Она резко втянула в себя воздух. Потом ответила, но рассеянно, словно задумалась о чем-то другом:
– В Париже.
– Вы парижанка?
– Э-э, что? Нет-нет, я родилась не там! Я из провинции. Но я там работала, когда мы встретились. Я была костюмершей.
Хэдли поднял взгляд от своей записной книжки.
– Костюмершей? – повторил он вслед за ней. – Вы хотите сказать, портнихой или кем-то в этом роде?
– Нет-нет, я не оговорилась. Я работала с другими женщинами над костюмами для оперных и балетных представлений. Мы трудились в самой Опере. И вы можете найти тому письменные свидетельства! И чтобы сэкономить вам еще немного времени, я скажу, что никогда не была замужем и что Эрнестина Дюмон – это мое девичье имя.
– А Гримо? – резко спросил доктор Фелл. – Он откуда?
– Вроде бы с юга Франции. В Париже он учился. У него не осталось живых родственников, поэтому вряд ли это вам как-то поможет. Он унаследовал их деньги.
В воздухе повисло напряжение, на первый взгляд никак не связанное с такими банальными вопросами. Следующие три вопроса были настолько неожиданными, что Хэдли ненадолго позабыл о своей записной книжке, а Эрнестина Дюмон, пришедшая в себя, неловко заерзала на своем стуле и настороженно посмотрела на доктора.
– Каково ваше вероисповедание, мадам?
– Я исповедую унитарианство. А что?
– Хм, да. Был ли Гримо когда-нибудь в Соединенных Штатах? Или, может быть, у него там есть друзья?
– Никогда не был. И друзей у него там нет. По крайней мере, я таких не знаю.
– Словосочетание «семь башен» вам о чем-нибудь говорит?
– Нет! – громко ответила Эрнестина Дюмон, резко побледнев.
Доктор Фелл, который только закурил свою сигару, заморгал, уставившись на собеседницу сквозь дым. Хромая, он прошел от очага к кушетке, заставив мадам Дюмон отшатнуться и съежиться. Несмотря на ее опасения, он только и сделал, что указал кончиком трости на картину и очертил силуэт белых гор на заднем плане.
– Я не буду у вас спрашивать, знаете ли вы, что они символизируют, – продолжил он. – Но я хочу поинтересоваться, не рассказывал ли вам Гримо, почему он ее купил? Какие у нее должны были быть защитные свойства? Каким образом он планировал с помощью ее отразить пулю или сглаз? Какое влияние она… – Он прервался, словно вспомнил что-то неожиданное. Потом потянулся вперед, тяжело дыша, поднял картину и стал с любопытством поворачивать ее из стороны в сторону. – Вот это да! – воскликнул доктор Фелл, думая о чем-то своем. – О боже! О Вакх! Ничего себе!
– Что такое? – незамедлительно потребовал ответа Хэдли. – Вы что-то увидели?
– Нет, ничего я не увидел. – доктор Фелл не торопился объяснять. – В этом-то все и дело! Ну что, мадам?
– Я думаю, – сказала женщина дрожащим голосом, – что вы самый странный человек, с которым мне доводилось познакомиться. Нет. Я понятия не имею, что это за картина. Шарль мне не рассказывал. Он только ворчал да посмеивался. Почему бы вам не спросить художника? Ее написал Барнаби. Он должен знать. Но вы такой народ, разумных путей не ищите. Эта картина как будто бы изображает страну, которая не существует.
Доктор Фелл мрачно кивнул:
– Я боюсь, что вы правы, мадам. Мне тоже кажется, что этого места не существует. Следовательно, если бы там похоронили трех человек, их было бы трудно найти, не так ли?
– И долго вы собираетесь говорить всякую чепуху? – сказал Хэдли, начиная сердиться.
И только после этого оторопел, заметив, что «чепуха» сразила Эрнестину Дюмон наповал. Она даже вскочила на ноги, чтобы скрыть воздействие этих бессмысленных слов.
