Созерцать возбужденного мужчину снизу очень странно. Даже если пытаешься смотреть в глаза, то все равно взгляд цепляет покачивающийся член и его багровое навершие.
— Тебе сначала стоит уважить хозяина дома, — Йорга щурится.
Словами он не говорит, чего от меня ждет, но я знаю, что должна поработать ртом и языком. И эту мысль мне вложили в голову извне. И губки у меня такие сочные, пухлые… Трясу головой.
— Эва, — делает шаг. — Знакомство с мужчиной стоит начать с минета. Это сближает.
Судорожно соображаю, что делать, и закрываю глаза, чтобы было лучше думать, а то достоинство Йорга меня пугает и отвлекает.
— Эва…
— Ты грязный! — восклицаю я и распахиваю глаза. — Да! Грязный!
Весь в непонятных разводах, и тянет от него терпким потом. Вернулся из леса и не помылся.
— Эва… — рычит Йорг. — Не дразни меня.
— Я, значит, помылась, — неуклюже встаю и веду плечом, — а ты?
Йорг поскрипывает зубами и ему нечего возразить. Он согласен, что вернулся из леса грязным и вспотевшим, а я вот очень приятно пахну. Мылом и сладкими девичьими соками, что вязкими каплями стекают по внутренней стороне бедра.
— Это твоя обязанность омыть меня, — подходит, наклоняется и выдыхает в ухо. — Если тебя не устраивает грязный Йорг, то помой его. Меня все устраивает, Эва.
От его горячего дыхания по плечам и рукам бежит дрожь. Чувствую жар его тела, и мысли плавятся, растекаясь липким медом по мышцам и костям.
— Помою, — сипло отзываюсь я.
Мне надо выиграть время, чтобы найти выход из очень сложной ситуации. Любой обычай можно обойти, надо только понять, как обмануть лес, который якобы меня не выпустит. И тут меня озаряет.
— Я ведь расстелила кровать Фейна.
— Но поужинала уткой, которую приготовил и добыл Матей, — Йорг сердито поднимает мое лицо за подбородок, — и разожгла камин дровами, что нарубил я. И в любом случае, Эва, ты вошла в наш дом, которые мы втроем и возводили.
В следующий раз я не буду заходить в чужие дома. Я, конечно, предполагала, что моя наглость не понравится хозяевам, но предположить не могла, какую цену мне придется заплатить за еду и кров.
Поддается в мою сторону, чтобы поцеловать, и неуверенно толкаю его в грудь слабыми ладонями:
— От тебя несет.
И его резкое и густое амбре меня не отвращает, на самом деле. Каждый вздох оплетает легкие черной паутиной и отравляет кровь желанием.
— Но тебя это заводит, — хватает за запястья, рывком притягивает к себе и въедается в губы, проталкивая язык в рот так глубоко, что кажется, Йорг решил добраться моих гланд.
Я чувствую в его слюне привкус крови, сырой печени и возмущенно с отвращением мычу.
— Что тебе опять не так? — отстраняется и вглядывается в глаза, зло стиснув мое лицо в ладонях. — Это вкус хищника, Эва, который плотно поужинал и готов тебя оттрахать во все щели!
— И что ты ел? — хрипло шепчу я, и желтые глаза, которые секунду назад были, карими вызывают во мне бурлящую волну страха.
— Оленя, — глухо рычит он.
И зубами зло поскрипывает. Возбужден и недоволен.
— Сырого?
И ведь не просто мяса навернул, а еще печенью заполировал поздний ужин. В голове всплывают ведения, как чавкают три клыкастых пасти и как в ночи горят волчьи голодные глаза. Они долго выслеживали этого молодого, вкусного и жирного оленя.
— В лесу не бегают жареные олени.
Я обескураженно моргаю. Логично и возразить нечего, однако кушать сырых оленей — моветон. Могли бы костерок развести,
