Сен-Паль прилежно бросился к ее ногам, обнял их, и ей даже на мгновение показалось, что он искренне тосковал по ней, – столько маленьких лучиков вспыхнуло в его глазах от пламени свечей; но почему она чувствовала фальшь?
Он опустил голову ей на колени и горячо прошептал:
– Вы теперь верите мне? Я сдержал свое обещание, я стану вашим супругом…
Жюли прекрасно понимала, что супругом Луи собирался становиться немедленно, а слова о венчании и обязательствах так не шли ко всей обстановке: похищению, брачному ложу, подготовленному наряду для утех. Тело и душа ее были подобны камню: она всё видела, почти всё понимала. Она чувствовала коленями тепло другого человека, но не себя. Ее не было в этой спальне. Ее не было в этом замке. Ее просто не было. Поэтому, собравшись и как можно естественнее зевнув, она сонно сказала:
– Ах, нет… У меня всё еще кружится голова, я почти теряю сознание. Мне нужны силы. Отложим и разговоры, и вознаграждение до утра?
– Но утром я получу его? – Луи вскинул голову и с жаждой заглянул ей в глаза. И не увидел подвоха: благодаря тому, что глаза ее были темны, как сама эта сумасшедшая ночь, Жюли могла спрятать в своем взгляде любую тайну.
– Разве я могу сказать вам «нет»?
Дверь захлопнулась, ключ повернулся в замке, и Жюли вновь оказалась пленницей.
«Самоуверенный болван!» – стучало у нее в голове, когда она лихорадочно соображала, как лучше выбраться из окна, насколько высок этаж и в какой стороне Париж. Также нужно было придумать хоть какую-то одежду вместо этого кошмара на ленточках.
«Моя наивная кошечка!» – думал Сен-Паль, став холодным и быстрым, отправляя второе срочное письмо с нарочным в Берлин и отдавая охране приказ быть начеку: гостью могут похитить, и она не должна покинуть замок без его особого распоряжения.
Ночь, так многое скрывшая тьмой, давшая всем живым существам в замке время для сна и утолив их дневные хлопоты грезами всего лишь до рассвета, отступила неожиданно быстро. Утро застало Луи Сен-Паля спящим на диване у лестницы в покои Жюли, а саму Жюли – завернутой в балдахин, назначенный молодой графиней де Леви в платья, примеряющей место для веревки: связанная за ночь из простыней, она должна была выпущенной из окна доставать до первого этажа, и тогда по ней можно было спуститься, но привязать у окна этот самодельный путь к свободе было совершенно некуда, тем более что сторожевая башня выходит окнами как раз на эту сторону…
И в этот момент ключ в двери щелкнул, и в комнату кто-то вошел. Жюли с ужасом поняла, что стоит у окна, спиной к двери, полуголая, ибо «платье» тут же предательски упало на пол, с веревкой в руках.
Провал был очевиден! Лихорадочно придумывая объяснение происходящему, одно хуже другого, она зажмурилась и даже присела, когда поняла, что вошедший сделал несколько шагов к ней, а за открытой дверью происходит какая-то возня и слышатся сдавленные крики. Каждый шаг вошедшего отдавался в ее голове ударом грома, и тут он положил руку на её плечо.
Жюли зажмурилась…
– Вы задумали провести меня?
О ужас! Это был ее отец, граф де Леви…
Жюли содрогнулась всем телом и, резко повернувшись к нему лицом, гневно воскликнула:
– То, что я сейчас нахожусь здесь, вызвано лишь тем, что вы попираете мою свободу, совершенно не считаясь с моими желаниями!
Граф де Леви боязливо отстранился, не ожидая такого стремительного отпора, впервые услышав в голосе дочери столько решительности и силы.
