Жизнь в большом городе представляется мне совершенно невыносимой для меня, но и возврат к прежней жизни уже невозможен. Вы говорили о прочном фундаменте, на котором я стою, но тем более ужасным видится мое положение, когда казавшаяся незыблемой почва вдруг уходит из-под ног. Вы находите утешение в былых временах и в ваших собственных фантазиях, я же все чаще обращаюсь мысленным взором в свое детство, когда беззаботность и естественная простота существования были моими непременными спутниками, причащая меня к вечному блаженству.
Мой друг Сэмюэл, вы оказались правы! Я был изгнан из рая, в котором пребывал в детстве и о котором теперь могу лишь грезить. Но кто же я теперь? – Странная единица, одно из множества существ, коих неумолимая воля Бога выбрасывает на мгновение на поверхность бытия и вновь беспощадно поглощает, возвращая в свои недра и обращая в ничто. Тем отраднее для меня возможность поделиться своими мыслями и переживаниями с теми, кто способен меня понять, кто может испытывать те же чувства и помогает быть стойким в борьбе с душевными невзгодами. И разве не это называется духовным родством?
Думаю, что подробности моей деревенской жизни вряд ли могут представлять собой какой-то интерес, а потому не стану утомлять вас ее подробным описанием. Небольшой гонорар, который я получил за свой первый сборник, позволил мне жениться на Марго Тернер, дочке небогатого фермера. Она трудолюбивая и скромная девушка, которая недавно подарила мне сына. Это здоровый и веселый малыш, отрада моего сердца. С утра до вечера я вынужден заниматься тяжелым трудом, чтобы прокормить свою семью. Но по вечерам, а иногда и ночью, я предаюсь своим мечтам, и это время принадлежит только мне и моим стихам. Как вы верно заметили, в душе я романтик. И от этого мне уже никуда не уйти. Кроме того, по мере возможности я стараюсь читать, чтобы восполнить многочисленные пробелы в образовании. Но на это катастрофически не хватает времени и сил. Ах, как бы мне хотелось посетить вашу обитель в Хайгейте, друг мой Сэмюэл! Но как призрачны и далеки от реальности бывают иногда наши желания!
* * *
Истинное чувство слово затемнило.
Душу убивают перья и чернила.
[6]7
Эдвард Дрери стоял у окна своей книжной лавки и в задумчивости глядел на спешивших по своим делам прохожих. Стояла глубокая осень 1827 года. Был один из тех пасмурных дней, когда свинцовое небо, заняв глухую оборону, почти не пропускает солнечного света, а в душе нарастают уныние, тоска по утраченному и разочарование в том, что имеешь. Деревья в своей беззащитной наготе протягивали ветви к небу, словно моля о пощаде, а ветер безжалостно гнал прочь серые листья, навсегда утратившие свои прежние краски.
Зацепившись взглядом за взъерошенного воробья, отчаянно воюющего с двумя синицами за брошенные кем-то хлебные крошки, Дрери не сразу заметил, что к его лавке нетвердой походкой направляется худощавый мужчина в коричневом сюртуке и с непокрытой головой. Приглядевшись повнимательнее и в очередной раз попеняв на свою близорукость, он увидел, что это – его любимец Джон Клэр. Вот уже полгода среди книжных новинок красовался новый сборник его стихов под названием «Пастуший календарь». Но книга продавалась очень плохо, и Дрери уже было известно о том, что издатель отказался сотрудничать с поэтом.
Как только Джон переступил порог, стало понятно, что его дела обстоят еще хуже, чем можно было предполагать. Бывшая когда-то белоснежной рубашка давно утратила свой первозданный вид, а вместе с застиранным желтым галстуком и потертым сюртуком, несомненно, выдавала человека, находящегося в стесненных жизненных обстоятельствах. Тонкие черты лица огрубели, кожа приобрела желтоватый оттенок, а под набрякшими веками прятался тяжелый взгляд когда-то зеленых, а ныне почти бесцветных глаз. Разглядывая ссутулившуюся и пошатывающуюся фигуру своего «крестника», которого он благословил в мир большой литературы, Дрери, наконец, догадался, что тот не просто смертельно устал, но еще и нетрезв.
