Три коротких слова - страница 26

К обеду я уже умирала с голоду. Кормили нас бутербродами с арахисовым маслом, иногда с вареньем, чаще – без; бутерброды с сыром считались изысканным угощением. Растворимый лимонад приберегался на случай приезда кураторов. Если по дому разносился запах ванили или шоколада, значит, к миссис Шпиц приезжают с проверкой, и угощение достанется лишь тому из детей, чей куратор прибывает. Продукты, которые миссис Шпиц получала по специальным талонам на детей, она раздавала родственникам, живущим по соседству. Дети практически голодали.

Много лет спустя, посмотрев фильм «Оливер», я подумала, знает ли кто-нибудь, что дети, живущие в приемных семьях в Америке в наши дни, тоже недоедают. Мальчики постарше, доведенные до отчаяния, пару раз ночью пробирались на кухню и таскали печенье. Прознав об этом, миссис Шпиц заперла провинившихся в их спальне, стеклянная раздвижная дверь которой открывалась в столовую.

– Ну-ка, покажите им, что у вас есть, – велела она, раздав нам по бутерброду.

Узникам пришлось смотреть, как мы едим свой скудный обед, потом – ужин. Кончилось тем, что миссис Шпиц установила в их спальне сигнализацию, которая срабатывала, если кто-нибудь пытался ночью выбраться из комнаты, а чтобы они не просились в туалет, поставила в комнату ведро.

Подозрительные запеканки миссис Шпиц я ненавидела всей душой. Когда она, зачерпнув сомнительного вида варево, готовилась плюхнуть его в тарелку, я как можно вежливее промолвила:

– Пожалуйста, я очень вас прошу, можно мне поесть хлопья?

– Ну, ладно. – Миссис Шпиц, криво ухмыляясь, насыпала в пластмассовую миску немного хлопьев и извлекла из холодильника пакет молока. Молоко тягучей струей полилось из пакета, и в миску с шумом плюхнулись белые комки. Осторожно неся полную до краев миску, я отошла к небольшому столику, за которым мы обычно ели, и поставила ее перед собой, естественно, расплескав молоко.

– Вот бы и мне чуть-чуть, – мечтательно протянул Люк.

С первого же глотка меня чуть не стошнило. Я помчалась к садовому шлангу и сполоснула рот. Когда я вернулась, то увидела, что Люк уже почти допил скисшее молоко.

– Люк! Это же гадость!

– А моему животику вкусно!

Не в силах сдержать подступившую тошноту, я ринулась к дому. Дверь, как обычно, была на замке. Я забарабанила в нее изо всех сил. Открыл мистер Шпиц, держа в руке салфетку.

– Мне надо! – выпалила я. Но не успела я добежать до туалета, как живот свело, и меня вырвало прямо на пол.

– Ты испоганила ковер! – провизжала миссис Шпиц. Она схватила меня за волосы и ткнула лицом в отвратительную лужицу. Не знаю, что было хуже всего: глоток скисшего молока, Люк, уплетающий эту бурду за обе щеки, рвота, последовавшее за ней унижение, резкий запах тошнотворной жижи или тщетные старания убрать за собой так, чтобы угодить миссис Шпиц. Кислый запах все не уходил, и миссис Шпиц поставила меня в угол.

Шпицы наказывали за малейший проступок. В кухне на вращающейся полочке с приправами стоял острый соус. Если миссис Шпиц казалось, что кто-то из детей дерзко себя повел, она насильно вливала соус прямо озорнику в рот, приговаривая: «Моя мама вымыла бы тебе рот с мылом, так что скажи спасибо, что это съедобно». Тот, кто пытался отбиваться или выплюнуть обжигающий соус, получал двойную порцию.

Я сделаю все, чтобы не навлекать на себя гнев этой мегеры, решила я. К сожалению, Люку недоставало ни здравого смысла, ни умения себя контролировать. Он ел что придется – до такой степени он оголодал. Миссис Шпиц заставала его, когда он жевал мыло, лизал зубную пасту или пытался пить шампунь, и «кормила» острым соусом. Люк ненавидел соус, но избегать наказания так и не научился.