– Слишком жирно будет предателя Родины величать Георгием, а может еще Победоносцем тебя, тварь фашистская? – зарычал конвоир и больно ударил Георгия прикладом по голове.
Спасла плотная шапка-ушанка. Смягчила удар. Но снова дала о себе знать контузия. После этого случая он несколько дней ничего не мог слышать, болела голова, из носа время от времени шла кровь. К его мучениям добавлялось то, что было жутко холодно. Несмотря на то, что по пути в Находку всем ссыльным выдали валенки, телогрейки и меховые шапки-ушанки с рукавицами. Ни дня не помнит Георгий, когда он не мерз. «Почему меня называют предателем? Я воевал, получил ранения, был в плену. Комендант же на границе сказал, что до проверки всех документов. Почему не отпускают? Неужто мои документы потерялись? Почему мне никто не верит?» – беспрестанно вертится в голове.
Георгия и еще с десяток заключенных закрыли на пересылке в небольшом помещении административного корпуса. Вдоль стен двухэтажные нары, в центре топится буржуйка. Уставшие с дороги, заключенные сразу же разбрелись по нарам. Георгий нашел место на нарах в самом дальнем углу. Прилег. От безысходности своего положения, от обиды он еле сдерживает вырывающийся крик. Понимает, сейчас он только и может, что сильнее стиснуть зубы и пережить то, что с ним случилось. «Я должен быть сильным. Кто умеет терпеть, тот все победит», – пытается успокоить расшалившиеся нервы Георгий. Эту поговорку часто повторял его дед. Но злые слезы все равно наворачиваются на глаза и удушающий ком подкатывает к горлу. Чтобы никто не видел его секундную слабость, он выше натягивает ворот телогрейки и глубже забивается в угол. Заметят, достанут постоянными издевками. И, чего хуже, покалечат. Теперь недолго осталось ждать разнарядку по работам.
В Магадане его определили на лесоповал, который находился в нескольких десятках километров от самого города. И снова в дальний путь. Благо, не пешком, а на полуторках. Заселили в какой-то барак, где помимо него было еще два десятка человек. Нравы царили разные. Озлобленные, испытавшие фашистское пленение, частью прошедшие концлагеря, безосновательно обвиненные в предательстве Родине люди, не понимающие что происходит, почему с ними так поступили и отправили на Колыму, порой напоминали хищных зверей. Даже из-за небольших бытовых распрей здесь могли вспыхнуть нешуточные разборки между сидельцами, которые могли стать беспощадными к таким же бедолагам: избить до полусмерти, искалечить, убить. Георгию, немногословному и неконфликтному по нраву, удавалось избегать таких разборок.
– Эй ты, дитя гор, почему все время молчишь? – иногда обращались к нему сидельцы.
– Да он ничего не понимает, да и говорит так, что с наскока не поймешь, – отмахивались те, кто хоть раз пытался вытащить Георгия на разговор или нарочно вывести из себя.
Дальнейшим издевкам, может быть, помешало то, что один из них вспомнил вслух, что еще со школьной скамьи, с уроков литературы горцы ассоциировались с абреками, которые могли одним ударом зарезать хоть человека, хоть барашка. Такие уж они взрывные и горячие. Возможно, это и придерживало особо наглых и спасало Георгия в конфликтных ситуациях.
Попавшие под жернова репрессий политические и те, кто был обвинен в предательстве и пособничестве с фашистами, попадал к ним в плен, бежал из концлагерей и другие подобные заключенные, в Магадане были на тех же правах, что и остальные зэки – убийцы, насильники и воры. Жизнь впроголодь, голод, холод и бесконечная работа, то на лесозаготовках, то на строительстве дорог, то на вскрыше торфяников или приисках. За это им выдавался скудный паек и кое-какая сезонная одежда.
