Три миллиметра - страница 25

Патронов на первую стрельбу выдали всего пять, а потому действие скоро завершилось. Раздалась вновь команда, и офицеры подняли белые флажки. Михаил отодвинул затвор и показал Кутузову пустой патронник.

– Молодец, Родионов, теперь стал солдатом! – насмешливо проговорил Кутузов. – А теперь вали отсюда быстро, идиот.

Простая брошенная глупым лейтенантом фраза подействовала удручающе на молодого солдата. Родионов тут же пришёл в себя, а вся былая радость улетучилась. С грустью вспомнив своё положение, возвратившись в серую действительность, он поднялся и медленно зашагал обратно к вышке, держа в руке автомат. Сейчас он, несмотря на повсеместную обыкновенную спешку во время стрельбы, совершенно не торопился, эти двадцать метров как будто шёл с достоинством, словно показав окружающим, чего он стоит.

Стрельбы, несмотря на небольшое количество боеприпасов, продлились несколько часов. Поочерёдно бойцы выходили из строя, надевали бронежилеты и шлемы вслед за своими товарищами, получали патроны и отправлялись стрелять. Те, кто уже отстрелялся, отправлялись в учебные классы на занятия по баллистике, разборке автомата и прочие. Однако места скучным лекциям в головах курсантов уже не было, все мысли их были заняты полученными впечатлениями, и они охотно делились ими и переговаривались между собой. С давних времён похожим образом был организован учебный процесс курсантов разных родов войск, и для многих поколений день первой стрельбы становился символичным долгожданным посвящением в военное дело.

Так и все сослуживцы Родионова, и он сам, вскоре забыв высказывание Кутузова, испытали удовлетворение и облегчение от выполнения ответственного дела. Каждый из них, как бы там ни было, отстрелялся без больших осечек, при том никто не пострадал, так что все, кроме старшего начальства, остались довольны исходом стрельбы. На обратном пути взвод шёл бодро, старательно чеканя шаг. Пресыщенные чувством исполненного долга, солдаты шли с сознанием, что они отныне стали действительно военными, имеют некоторый опыт и знание военного дела.

– Как отстрелял, дружище? – спрашивал на обратном пути Родионов Масленникова.

– Отстрелял, что и сам не понял. На троечку, говорят, – отвечал тот.

– Как будто все на троечку, я слышал. Но я не уверен, что в тот бинокль можно было рассмотреть чего-нибудь, да и мишени не меняли после каждого бойца. Там должно быть отверстий в них три десятка, а наблюдатели такие же ротозеи, как и мы, – говорил Родионов и смеялся, такое хорошее у него было расположение духа.

– А как ещё мы могли отстрелять, если стрелять никто не умеет? Даже эти, кто учит, не знают ничего. Что они вообще там делали пять лет в своём училище?

– Они меньше знают, лучше спят.

– Вот уж точно. А на восьмом рубеже вообще не было мишени! Что за армия!? – смеялся с ним Масленников.

– Слушай меня! – кричал Дубовиков, когда первый взвод вошёл в злополучный лесной участок, прикрытый со всех сторон плотными рядами сосен, – Поскольку вы мне сегодня хлопот доставили и вели себя плохо, будем качаться! Садись, взвод! Шагом марш!

Всё расстояние по лесной тропе, изрытой корнями седеющих деревьев, взвод прошёл гуськом, держа в руках автоматы, с подсумками, штык-ножами и прочим снаряжением. Уставшие и вспотевшие, разогреваемые ещё палящим солнцем, глотая пыль, изнывая от жажды, солдаты из последних сил боролись с этой напастью. Они кляли Дубовикова и плевались в его сторону, охая от тяжести усилий, тащили стонущего Башмака и кляли его тоже. Они шли так гуськом долго, растянувшись на сотню метров, едва перебирая ногами, опираясь на приклады оружия, цепляясь за землю руками, пока, наконец, не вышли к асфальтированной дороге. Тогда только Дубовиков, опасаясь возможного появления штабных командиров, скомандовал подняться, но через секунду приказал бежать. Это не было запрещено правилами и походило на марш, так что оставшиеся восемьсот метров до казармы взвод преодолел бегом. В расположение курсанты врывались и мчались сразу же к умывальникам, где, истощённые, грязные и мокрые, припадали к кранам с холодной водой. Они жадно глотали, толкая друг друга, наполняли фляги, поливали шеи и головы. Когда им казалось, что вот жажда утолена, они с полминуты переводили дух, а после опять с остервенением принимались пить, и так продолжалось снова и снова.