Три нити - страница 15

Она скривилась в сердцах; сколько раз придется его убивать?.. Иногда ей попадались твари, никак не желавшие умереть. Лишенные головы, сердца, кишок и всех конечностей, разодранные на сотню кусков, они все равно продолжали корячиться и трепыхаться на мокрых плитах. Страж был явно из их числа; и кто знает, сколько еще горожан решилось пойти за нею следом, чтобы отомстить!

Но пока преследователь был только один. За спиной у него мотался бурдюк с водой; по бедру хлопала туго набитая сумка. В обожженной руке страж сжимал копье, опираясь на него, как на посох; к поясу были приторочены новый крюк и нож. Он шел медленно, низко склонив голову, будто боялся оступиться, и постоянно хватался за живот. Значит, рана все же давала о себе знать! Часть птиц обернула к чужаку золоченые головы; но прочие неотступно следили за нею. Вот так страж и найдет ее! Птицы словно нарочно указывали на место, где она пряталась. И какой у нее выход? Ждать, пока страж вытащит ее наружу? Или дать пернатым тварям заклевать себя? Или вечно прятаться в расселине… точнее, до тех пор, пока она не умрет от голода и жажды?

А страж уже достиг границы уровня; и тогда она, решившись, выскочила из укрытия и понеслась к лестнице, преследуемая мгновенно всполошившейся стаей. Уши наполнил лютый клекот и свист; твердые клювы зачиркали по плечам, по груди, по спине промеж лопаток. Один удар пришелся почти по затылку, но она не остановилась. Услышав шум в воздухе, страж поднял голову – и, конечно, увидел ее, бегущую прямо навстречу. Если он успеет выставить перед собою копье, все кончено!

Но преследователь так опешил, что ей удалось преодолеть разделявшую их дюжину шагов и обхватить стража руками, будто сжимая в объятиях. Она надеялась, что тот, потеряв равновесие, покатится вниз по лестнице: тогда чужая плоть защитила бы ее от сыплющихся сверху птиц, а панцирь – от самого падения. Но страж оказался слишком слаб: от столкновения его ноги подкосились, и они вместе повалились прямиком в провал.

В груди екнуло. Тело стало невесомым, как во сне, а время будто замедлилось. Она видела над собой трепещущие полы шубы и костяную маску, чувствовала дрожь от истошного вопля, но не слышала самого звука. Мимо проносились белые птицы-стрелы, кося круглыми глазами.

А потом был удар.

Первое, что она увидела, когда пришла в себя – это узкие прорези в костяной пластине, сквозь которые на нее пялились выпученные глаза. Страж навалился сверху всей тяжестью, распластавшись по ней, точно морская звезда. Вздрогнув, она отпихнула преследователя, и тот безмолвно откатился прочь, а потом с тихим шуршанием заскользил вниз, сползая по горе мусора. Из широкой спины, как белые знамена на коротких древках, торчали десятки птиц; острые клювы проткнули шубу, нижние рубашки, слой мяса и сала… и, кажется, перешибли стражу позвоночник. Его кожа была белой до синевы, а на усах, вокруг ноздрей и губ выросли кустики пушистого инея. Теперь-то он точно мертв?

Она осторожно сняла с мужчины маску; повела ладонью над приоткрытым ртом – и не почувствовала тепла; ткнула пальцем в затянувшийся мутью зрачок – страж не застонал и даже не моргнул. Пожалуй, о нем можно было больше не беспокоиться. Но стоило пошевелиться, как гора под нею заходила ходуном, треща и разваливаясь! Ломались кости, рвалась иссохшая кожа: она же упала в обломки жертвенных посудин-лодок, которые сама годами сбрасывала вниз, через золотую дверь! За прошедшее время лодок набралось так много, что они смягчили падение, но теперь со странным стеклянным звоном рассыпались в пыль.