А я возвращаюсь доделывать королевский ужин, благо успел закупить в магазине все необходимые ингредиенты.
Я промываю мясо, режу кусками, натираю специями и прошу Альваро развести хороший огонь и почистить лук. Потом мы жарим лук на масле, я выкладываю зайчатину на золотистые кольца, заливаю сметаной и закрываю плотной крышкой, чтоб протушилось. Через полчаса комната наполняется удивительным ароматом, и мы начинаем наш пир с потрохов.
– Я с детства не очень люблю потроха, – начинает Альваро.
– Это любимое лакомство охотников и хищников – они с них начинают. Это самое вкусное и полезное! – слегка осаживаю я. На этом дискуссия заканчивается, так как мы очень заняты. Напоследок я засыпаю распаренную предварительно в кипятке гречку в сковороду с зайчатиной, чтоб крупа пропиталась подливой.
Альваро пытается пользоваться ножом и вилкой, поэтому на костях остается много мяса. Я обгладываю косточки по старинке, в смысле – по-неандертальски.
Иду приглашать на зайчатину Евгению Васильевну с Леонидом, которые все-таки решились с утра ехать на снегоходах в сторону Амгуэмы.
Евгения Васильевна приходит одна, нахваливает зайчатину и весь вечер травит байки.
Особенно меня потрясла одна из многочисленных историй о несчастных случаях, происходящих на этой загадочной и полной опасностей земле. Компания возвращалась из гостей на лодке, по дороге повздорили, началась ссора. В результате лодка перевернулась и тринадцать человек оказались за бортом. Все утонули, но нашли только троих – семью Пыле: мужа с женой и их трехлетнюю внучку. Они до конца боролись за жизнь, пытаясь спасти малышку. Для того чтоб выплыть, они засунули ручки девочки себе в рот и, держа ее зубами, гребли к берегу. Так их и нашли. Посередине – девочка, а по краям – дедушка и бабушка, держащие ее за руки зубами.
Если когда-нибудь решат поставить памятник мужеству северян, точнее образа не найдут.
А еще была история, и я ее знаю, когда утонули ванкаремцы – пять человек, среди них пара Пенечейвуных, с которыми я был знаком. Их всех нашли держащимися за руки – вместе проще уйти в страну мертвых.
Потом Евгения рассказывала о погребальном обряде. Я узнал много нюансов, о которых просто так нигде не прочитаешь. Если опускают покойника на веревках, то эту веревку люди разрезают, делят между собой и забирают как память. Приходят в дом, вешают на крючок и говорят: «Теперь мне в хозяйстве послужишь». Потом используют ее для завязывания мешочка, например. Она может потеряться естественным образом – это уже не страшно. Но она существует в доме как часть истории об ушедшем родственнике. Я знаю, что у нас на похоронах ложки забирают со стола – очень похоже. У нас дома долго жила ложка с похорон грузинского генерал-лейтенанта Джанжгавы – однополчанина моего деда, с которым они вместе воевали в 1941-м. Мой отец попал на похороны генерала, когда служил в Грузии, и забрал эту ложку. И мы всегда знали, откуда она взялась, вспоминая генерала, которого сами никогда не видели, а вместе с генералом – и нашего деда, которого очень любили. Теперь у меня есть отцовская ложка, она со мной в экспедиции, и я пользуюсь ей каждый день, вспоминая и отца, и деда, и генерала… Вот видите, какая длинная цепочка получается и как много общего у нас с чукотскими традициями!
