Три повести под одной крышей - страница 6
«…Сама статуэтка, – писал Миша, – это просто статуэтка. Висят же на стенах кресты, распятия или иконы – не для того, чтобы им поклоняться. Это в напоминание о Том, Кто сотворил тебя, Кто любит тебя, Кто не оставит тебя, не покинет… А ангелы – это Его духовные творения. Они невидимы, но всегда рядом, вокруг тебя. И кто сказал, что они с крыльями? Этого никто не знает. Кстати, пару месяцев назад я купил в магазине секонд-хенд посеребренное распятие и повесил над своей кроватью в спальне. Не для того, чтобы оно „защищало“ меня от всяких невзгод, но в напоминание. И когда я долго не могу уснуть или просыпаюсь ночью, я лежа включаю фонарик, читаю цитаты на стене и на спинке кровати, смотрю на распятие, вспоминая, сколько страданий выпало на долю Спасителя моего…»
Всякий раз, когда Фрида встречалась с людьми, которые свято верили в Бога, она всё больше и больше убеждалась, что они такие же люди, как все. И на работу торопились, и с детьми возились, и по магазинам носились, и к ценам присматривались, зная, что деньги с дерева не падают. И в гости ходили, и концерты посещали… И от телевизора подолгу не отрывались. И в кафе пропадали за бокалом вина. И за голову хватались, если что-то не ладилось, не получалось… Словом, жили как все… с той лишь разницей, что кто-то ходил в церковь, кто-то в синагогу, кто-то – в мечеть, а кто-то, из неверующих в Бога, оставался дома за газетой или книгой…
«Макс, когда говорят о Боге, я следую только своим чувствам и выводам из своей жизни. Но могу ли я правильно передать то, что в моей душе? Не знаю. Услышит ли Бог мою любовь к Нему? Сомневаюсь. Нужна ли она Ему? Об этом можно много рассуждать, спорить. Поэтому я живу так, чтобы никому не делать больно, не быть на содержании у кого-то. Я живу, чтобы помогать людям, сколько позволяет мой скудный бюджет. И ещё я всегда говорю: „Слава Богу за мирно прожитый день!“ Но такая, как я, неинтересна!»
«Нет, Фрида, именно такие люди, как ты, понятны, интересны. Им можно только позавидовать, потому что такой человек чувствует и свою боль и чужую. Кому-кому, а мне как детскому врачу это особенно понятно. Возвращая к жизни детей с „того света“, я всегда испытывал чувство победной радости, чувство необычного тепла. Но ещё больше радости я видел в глазах счастливых родителей этих детей…»
«Макс, как-то Вы поинтересовались о моём отношении к религии иудеев и христиан. Я уже писала, что лично я верю в своего Бога. Я иудейка и воспитана на любви к евреям и всему тому, что относится к их вере. Но с уважением отношусь и к религии христиан и мусульман. Только бы их религия была наполнена зёрнами тепла, понимания и добра. Но годы летят. И я давно уже в зрелом возрасте. Поэтому буду совершенно откровенна. Порою мне хочется зайти в православный храм, поставить свечи в память об ушедших. И тихо исповедоваться священнику, о чём-то спросить его и услышать ответы. Поверьте, мне не стыдно это написать. Откуда это у меня? Когда я читала и перечитывала Вашу „Лакмусовую канарейку“, я отметила её влияние. Так, может, это и есть ответ на мои вопросы?! Могу я быть иудейкой и в то же время желать исповедоваться в православном храме? Не грех ли это? Ваш герой очень близок мне по духу. Хотя не могу простить ему былых прегрешений. Надо искать честных людей, сидящих в синагогах. И нужна книга, подобная „Лакмусовой канарейке“, о еврейском служителе, о синагоге, где все евреи равны; где не сажают богатых и имущих в первые ряды, а бедных – на задние. Разве это справедливо? Интересно, что об этом сказал бы Ваш главный персонаж книги – пастор Миша Григорян?»