Лужайка жила летней жизнью, только Гузяни на лужайке не было.
С расстройства Чика слетел на полянку, залез в саму гущу травы. Его перышки быстро пропитались росой, он трепыхался всем телом, ловля прохладную влагу и тут же сбрасывая её с себя. Когда он выбрался из гущи травы на свет, то был весь взлохмачен и мокрый. В неудовольствии Чика хотел взлететь на свою любимую веточку, но обомлел от неожиданности. Перед ним сидела Гузяня и в недоумении рассматривала его:
– Чика, это ты? Может быть я ошиблась? Тогда простите? – она в любопытстве склонила головку, ожидая ответа.
– Гузяня, – только и смог чирикнуть Чика.
– Чика, я освободилась. Мама мне разрешила немного полетать, и я прилетела к тебе. Но что с тобой? Ты совсем на себя не похож.
– Гузяня, я сейчас, сейчас, – Чика, что есть силы, взмахнул крылышками и улетел, спрятался за дерево. Задыхаясь от волнение, он трепыхался до тех пор, пока последняя бисеринка росинки не слетела с него.
– Странно, – сказала Гузяня. – Сам просил, чтобы я прилетела, а сам улетел. А может быть, это был вовсе и не Чика? – Она посмотрела в ту сторону, где скрылся воробей.
Но, словно, тенью, кем-то брошенного камешка, Чика упал в траву перед Гузяней.
– Гузяня, я думал, ты, не прилетишь! – он задохнулся от волнения. – Я тебя так ждал!
– Так ждал, что напугал меня своим взлохмаченным видом. Что ты там делал? Я подумала, что это скворец выскочил из травы, – она окинула его своим оценивающим взглядом. – Чика, ты так элегантен и симпатичен. В тебе присутствует, этакий шарм.
Чика зарделся от сказанных слов. Правда он не понимал, что такое шарм, но если говорит Гузяня, то, наверное, это хорошо. Ему и самому показалось, что он стал таким же большим, как скворец. Он почувствовал, что его крылышки выпрямились, а грудка так выпятилась, что Гузяня спросила:
– Что с тобой, Чика? Ты опять сердишься? – она вспорхнула на его любимую веточку.– Ты обещал мне показать поющих лягушек и цветы, которые растут прямо из воды. Показывай.
Чика взлетел, как ему показалось, к самому солнцу. Он размахивал крылышками и чирикал, чирикал так громко, что Гузяня спросила:
– Чика, что с тобой, что так заливаешься?
– Я не знаю, Гузяня, но мне радостно! Я пою!
– Чика, но ты ведь не соловей, ты всего лишь воробей и ты не поёшь, ты чирикаешь.
– Да? – Чика в удивлении замер на месте. – А мне хочется петь.
И он чирикал без остановки до самого озера.
Сердечко его бешено колотилось, ему хотелось показать Гузяне все красивые места озера и эти необычные цветы белые и желтые. Он, то обгонял Гузяню, то отставал от неё, а то взмывал над ней, готовый переворачиваться через голову. Чика не понимал, что с ним происходит, он удивлялся своей прыти, так лихо он никогда не летал. Он даже не заметил, как они оказались над озером.
– Вот оно, Гузяня, это озеро. А это цветы! Смотри, смотри, цветы растут прямо из воды.
Они опустились на большой лист рядом с цветами.
– Чика, так это лилии. Вот эти большие и белые, это лили, а вот эти желтые, это кувшинки. – Гузяня пробегала по большим, зелёным листьям, лежащим на воде, и рассказывала Чике о цветах. А ему стало грустно.
– Чика, а где чирикающие, зелёные лягушки? Я хочу их видеть и послушать.
– Так вон же они, – Чика подлетел к лягушкам. – Эй вы, зеленёнькие, а ну прочирикайте нам свою любимую песню. Мы хотим вас послушать.
Лягушки от неожиданности попрыгали в воду, только брызги разлетелись, да большие круги разошлись по водной глади. Но одна из лягушек высунулась из воды и проквакала:
