– Да, ладно, может, – бывшая студентка.
– Еще лучше… А дядя Витя теперь называет деда не иначе, как старым развратником. Еще растреплет всем, и будут языками чесать…
– Ну и ладно. Мало ли, что говорят. Если еще на все внимание обращать, то просто с ума можно сойти. Слышала, что о тебе говорят?
– Нет.
– Будто бы видели, как Пашка-сатанист из твоего окна вылезал, а перед этим вы вместе колдовали, жгли костры на земле. Ну, скажи – не чушь?
– Это правда.
– Лейла?
– Только, колдовал он сам. Я не сильна в этих делах.
– И зачем он колдовал?
– Чтобы я его полюбила. Я так надеялась, что поможет…
– Ну, и…?
– Не помогло. Жаль. Я так хочу любить.
– И кто тебе мешает?
– Не «кто», а то, что любви нет.
– Нет, говоришь? Вон, Пашка как старается, а ты говоришь – нет.
– А, что, есть, что ли? Будет, как обычно «Лейла, ты такая красивая… Лейла, ты – самая лучшая…» Наверное, если бы у меня не было мозгов – ни один ухажер бы не заметил.
– Почему, еще как заметил бы. Ты бы стала такая покладистая.
– Ага, щас…
– А что вы с Пашкой делали у тебя в комнате?
– Догадайся.
– Лейла. Ну, ты даешь!
– Вот именно.
– Да, он же – последний человек…
– Последний? Это здесь-то? Здесь это трудно. Здесь все последние.
– Что это ты его защищаешь? Любишь его, что ли?
– Нет, видеть его не могу.
Паша и вправду измучил девушку своими ухаживаниями. Он подкарауливал ее в подъезде и во дворе, все время искал встречи с ней, когда встречал – истерично клялся в вечной любви, звал куда-то, пытался что-то дарить, писал письма с такими глупыми орфографическими ошибками, что Лейла только смеялась, не вникая в содержание. Однажды Лейле это надоело, и она дала ему отповедь жестко и жестоко, как больше никогда не делала ни до, ни после. Пашка чуть ни разрыдался, но сдержался.
– Лейла, а правда, что сатанисты проводят свои ритуалы на голой бабе, вместо алтаря? – спросила Даша.
– Не знаю, а что?
– Просто, из тебя бы получился хороший алтарь.
– Сейчас по башке получишь за такие слова.
– А что тебе не нравится?
– Не вижу ничего смешного. Хотя, думаю, что из тебя алтарь получился бы лучше – ты плоская, на тебя ставить удобно.
– Ну, спасибо.
– Да, ладно, не обижайся.
Женщина с брезгливым выражением неприятного лица в очках смотрела на девочек из окна второго этажа. «Вот, пошли две шалавы», – сказала она. Позади нее раздался тихий стон. «Заткнись!» – окрысилась женщина.
На грязной кровати в грязной комнате лежал старик. Он медленно умирал уже несколько месяцев. У него была гангрена, и в последнее время он не вставал. Он был одинок, и неприятная женщина оформила над ним опеку за право наследования трехкомнатной квартиры и делала все, чтобы скорее вступить в эти права. Старик слабел с каждым днем и не имел сил противиться.
Женщина взяла сумку и, не прощаясь, ушла, раздраженно хлопнув дверью.
Во дворе она встретила дядю Витю.
– Здравствуй, дочка.
– Какая я тебе дочка, старый хрен?!
– Нехорошо так разговаривать. А хлебушка у тебя не будет?
– Пошел к черту!
– А сигаретки?
– Я, что – неясно сказала?
– А спичек?
– Пшел вон!
– Ну, что, еще не уморила старика? – вдруг отошел от привычных тем дядя Витя.
– Отстань! Я оформила над ним опеку!
– Чтобы получить его квартиру, – развил мысль дядя Витя, – А давай лучше я над тобой опеку оформлю? – неожиданно предложил он, – А? Ведь тебе эта квартира не понадобится…
– Уйди с дороги!
Вне себя от злости женщина ушла к себе домой. Дядя Витя проводил ее полным злобы взглядом своих бесцветных глаз.
