Девушка оказалась дома и, когда открыла дверь, и матушка, уже набравшая в грудь воздуха, чтобы разразиться гневной речью, не смогла ничего сказать, залюбовавшись ею. Девушка была в коротком халатике, не скрывавшем фигуры. Она кротко улыбалась, а глаза ее светились участием. Впрочем, когда она увидела состояние матушки, это выражение лица быстро сменилось тревогой.
– Что-то случилось, тетя Люда? – спросила она.
– Для тебя – матушка Людмила. Что ты сделала с моим сыном, ты – блудница, дочь блудницы?!
– Я? – опешила девушка.
– Он все время тебя звал, когда его увозили в больницу. Как будто ты не знаешь! Отравился он.
– Теперь – знаю.
Тут матушка, собравшаяся было сказать еще что-то гневное, вдруг замолчала, смотря куда-то позади Лейлы, словно бы там появилось что-то очень страшное.
«Это кого ты назвала блудницей? – раздался дедушкин голос, – Ишь, ты, какое умное слово выучила! А у меня на семинарах двух слов связать не могла! Да, и кто бы говорил про блудницу-то! Ты сама-то как себя вела в молодости? А как тебя на факультете звали, помнишь? Да, ты и не обижалась, если мне не изменяет память. Ты по себе-то людей не суди. Потому ты сейчас и такая праведная, что грешить надоело. Помнишь, что ты мне предложила за экзамен? Мне до сих пор вспоминать стыдно! И… уйди из моего дома, не приставай к моей внучке!»
Матушка и без того перенервничала, а тут ей стало совсем плохо. Все сказанное стариком было правдой. А она старалась пореже вспоминать свое прошлое. Забыв приличия, она крикнула: «Да, пошел ты, старый пень! В гробу я тебя видела!»
«Учил я тебя два семестра!» – отозвался дедушка.
Матушка быстрым шагом шла через двор. Сегодня у нее было слишком много впечатлений. Даже дядя Витя, собравшийся было что-то у нее попросить, посмотрел на нее и решил, что не стоит.
Тем временем дедушка подошел к Лейле и обнял ее.
– Эх, внученька, вот так всегда: красивая – значит – шалава. А ведь тебе всего пятнадцать. Что же потом-то будет? Э-хе-хе-е… Ты не слушай никого – это они от зависти. Палкой мне что ли отгонять твоих поклонников? А?
– Дед, а она тоже что ли на филфаке училась?
– Кто?
– Ну, тетя Люда.
– А, эта. Нет. Она с дошфака.
– И откуда ты тогда ее знаешь?
– Да, русский у них вел. Двух слов связать не могла. И слава о ней шла дурная. И не зря – убедился на собственном опыте.
– Ты, что, с ней…?
– Нет, что ты, но она предлагала. А я заставил ее выучить.
– Да-а… Жестоко.
– Не то слово. Я так обрадовался, когда она Димку встретила.
– Димку?
– Ну – отца Дмитрия. Он ее из такой ямы вытащил. Если бы не он – страшно подумать, что бы с ней стало. Вот, теперь и праведная такая, что надоело все. Вот, и осуждает всех.
– Можно подумать, ты ее не осуждаешь?
– Нет, не осуждаю. Никогда не осуждал, всегда жалел. Да и вообще – она —такая страстная мне нравиться гораздо больше, чем все эти амебные верующие девочки. А она теперь имеет моральное право быть праведной. А вообще, внученька, ты на нее не обижайся – ее можно понять: чуть сына не потеряла. Ты, наверное, не помнишь – у них с Димой еще дочка была, только умерла совсем маленькой. Жалко так. Хорошая была девочка. Такая резвушка.
– Дед, ведь он и в правду из-за меня…
– Ты его что ли заставила? Никто его не заставлял. Сам виноват, что такой дурак.
– Ой, дедуль, ты бы знал, как мне все это надоело.
…Паша лежал в районной больнице. Отец использовал свои связи, и в психушку его не забрали. Мать, отец и братья часто навещали его. Старший брат (священник, как и отец) даже приехал из соседнего города. Он и родители пытались уговорить Пашу обратиться к Богу, но потом сказали, что любят его таким какой он есть, пусть только не оставляет их больше. Паша не обратился, но пообещал в будущем обойтись без суицидов.
