— Вы могли бы спокойно и достойно жить здесь, в столице. Могли бы заниматься чем-то, что подобает приличной замужней юной леди. Но вы сами… сами причина всего, что с вами произошло, — он сдержанно вдохнул и осторожно выдохнул. — Вы постараетесь родить мне сына, это в ваших интересах, — спокойно договорил он, не открывая глаз, — А потом катитесь к дьяволу или куда пожелаете. Я держать вас не стану. Но с этого момента больше без всех этих ваших шуток. Иначе обязательства перед вашим папенькой меня не остановят.
— Почему сына? — спросила, по моему мнению, совершенно очевидное я, — А если дочь? Что, на цепь посадите, пока сын не получится?
Муж недоумённо распахнул глаза. Я на это только плечами пожала. У меня соседка по этажу четвёртый раз уже за сыном пошла. И, кажется, опять с отрицательным результатом. То есть, с положительным, но опять не с той хромосомой. Очень целеустремлённые люди. Большое уважение во мне вызывают. Хотя после третьего ребёнка, по-моему, вообще неважно, сколько и каких детей в доме. Лишь бы здоровые.
— Зависит от вас, — нахмурившись, проговорил муж. — У вас есть год, чтобы с этой мыслью смириться.
— Почему именно год?
— Потому что! — буркнул он раздражёно и, поморщившись, снова прикрыл глаза.
Очень содержательный аргумент, чего уж! Но тем лучше. Год. Это одновременно радует и до колик за рёбрами пугает. Год здесь, чёрте где. Одной. И даже, как выяснилось, здешний муж и папенька от меня отказались. Что ж эта Эмеральд за зверёк-то такой, так доведшая всех до ручки? Память решительно всё отрицала, убеждая, что вот он тиран и разрушитель мечтаний передо мной, напротив, а угнетатель и деспот скрывается в недоступном для нас сейчас месте. И капец ему, если мы до него доберусь. А мы, значит, агнец, жертва и воздушная нимфа в одном лице.
Интересно… Ох! Я уже о себе во множественном числе начала. Надеюсь, это обратимо.
— Что я буду делать весь этот год?
— Жить в поместье с моей тёткой.
— С тёткой? — с подозрением поинтересовалась я, отчётливо осознавая какое-то несоответствие между моим супругом и словом «тётка».
Муж хмыкнул и так же, не глядя на меня, заверил:
— Вас это не должно заботить. Называйте её как угодно. С дуэньей. И, спешу предупредить, — он брезгливо поморщился, как тогда, в храме, — договориться с ней не удастся. Поэтому, даже не надейтесь повторить ваш трюк с конюхом. Приеду и всыплю плетей, как простой дворовой девке. — За его словами отчётливо слышалось «И ничто тебя больше не спасёт», — Хоть это и не доставит мне никакого удовольствия. Скорее напротив. — Он снова поморщился, только неясно было от перспективы лупить девчонку в моём лице или от боли.
В голове промелькнуло чужими мыслями, что даже ради его испорченного досуга это стоило бы сделать, и тут же добавило отвратительную картину лапающего меня, вернее, Эми, какого-то мужика. А так как память была от первого лица, то ощущалось и виделось, будто лапали меня самое. И это было омерзительно. Что характерно, и в моём восприятии, и в её.
Мне хотелось подробностей этого драматического водевиля, чтобы оценить невосполнимый ущерб и реорганизовать восполнимый, но экипаж неожиданно замедлился, а потом и вовсе остановился, и я приготовилась к неизбежному – столкновению с новой действительностью. Пилотное мгновение у храма не считается, оно было слишком коротким, чтобы хоть что-нибудь сообразить. И слишком сильна тогда была боль в руке, чтобы хоть что-то обдумать.
