Три жизни доктора Сигала. Недлинная повесть - страница 6

– Я на тебе тренируюсь.

– Я для тренировок возрастом не вышла.

– Мила давно догадалась о сути его походов к Зине.

Он работал, занимался и… да, раз-другой кто-то заполнял опустевший Зинин угол.

Какой же ты, Лёня, был счастливый. Сам того не зная. Молодой идиот. Правильно говорят: «если бы молодость знала, если бы старость могла…». А таблетки? Что, что таблетки? Она попросила, откуда он мог знать, как она ими воспользуется…

Леон встал и направился к письменному столу. Понял, что по прямой не пройти. На столе лежала диссертация его ученика «Кохлеарная имплантация, – как наиболее перспективное направление реабилитации неслышащих». Сама по себе операция довольно сложная, но не новая. Гениально то, как он придумал её делать. Brilliant!.

Медицина, не способная вылечить простой насморк, требовала его вмешательства. Фарингиты, отиты, синуситы круглый год донимали жителей «туманного альбиона». Диапазон операций: от грубой трепанации (череп пробивать молотком) до новейшей микрохирургии уха – вызывал интерес, а уж с вестибулярным аппаратом у Леонида сложились отвратительные отношения – морская болезнь – ещё когда он был Лёнечкой.

Первые три года – самые трудные – называли «горкой». Зубрил, зубрил, зубрил… После пятого курса началась специализация, а после шестого – два года ординатуры. Девочки тоже много занимались. Соня в Финансово-экономическом, а Мила – в Текстильном. В эти институты «лиц еврейской национальности» принимали в более благоприятном соотношении, чем один к ста. Встречались на дни рождения и в праздники. Собирались у Сони – она после первого курса вернулась в свою квартиру. Веселились, хохотали, чистосердечно радовались друг другу. По углам млели поклонники Сони, в центре декламировали стихи книжники Милы, два-три романса исполняла Елена. Мама попросила Соню поселить девушку у себя. Дочь её дальней родственницы-неудачницы, она приехала поступать в консерваторию – и поступила. Встречи кончались обещаниями видеться чаще, а затем все разбегались – каждый в свою занятую жизнь. Соня – учиться и танцевать. Мила – учиться и заниматься монтажом кинолент, отснятых на каникулах, а Лёня – учиться и работать, денег всегда не хватало. Угол женского треугольника, в котором три года пребывала Зина, теперь поочерёдно занимали то соученица, то лаборантка. В большом углу – конечно же, мама, дарящая свет безмерной любви своему «божественному мальчику», а в наиболее удалённом от центра – Мила, подруга детства – манящая, непрочитанная книга.

За неделю до двадцать первого дня рождения Милы Леонид приобрёл позолоченное колечко. Он положил его в карман, и каждый раз, когда касался его пальцами, тёплая волна поднималась до самого кадыка. Тремя днями позже в коридоре института его остановила лаборантка и сказала, что она беременна и что, если он на ней не женится, она обратится в деканат и студента Сигаловича вышибут из института за поведение, недостойное комсомольца. Как же он тогда трухнул!

– О если б я только мог, то, верьте, кроме вас, одной…

Язык Пушкина не помог. Тогда он перешёл на прозу.

– Нам негде будет жить и не на что. Но чтоб ты понимала, кАк я к тебе отношусь… вот даже колечко купил. На память. Ну и отпуск тебе… после процедуры… оплачу. Как врач я советую тебе отдохнуть. Я понимаю.

Неожиданно заботливое участие на лаборантку произвело впечатление. Леонид с трудом наскрёб восемьдесят рублей – месячная зарплата молодого врача – после чего они разошлись с миром. Акцию вручения колечка Миле пришлось отложить.