— Смотри-ка, сидит, — одобрительно хмыкает Йован.
— И еще в сознании, — сердито цыкает Горан.
Промаргиваюсь, выдыхаю и тянусь к окровавленному медвежьему языку. Разделочную доску просить нет смысла, поэтому я отрываю от коробки из-под пиццы кусок картона.
— Я по голосу понял, что ты милашка.
Игнорирую Уроша и срезаю с языка тонкие ломтики, которые раскладываю на жестяном листе. Затем отрезаю кусок от сердца и его делю на тонкие слайсы. Бедный мишка. С трудом отрываю от мясистой грозди упругие почечные дольки. Все пальцы, нож и картонка в крови.
Через пять минут под молчаливыми и гнетущими взглядами я раскладываю импровизированные “сковородки” с ломтиками медвежьей плоти на тлеющих углях и сажусь перед камином в позу медитирующего мудреца.
— Наглая, — заявляет Горан, а я переворачиваю скворчащие ломтики мяса острием ножа.
Пахнет иначе, чем говядина. Аромат более насыщенный, резкий и терпкий, но рот все же заполняется слюной. Слышу за спиной чавканье, звериный рык, и не оборачиваюсь. На загривке от звуков и животного урчания волосы поднимаются. Если оглянусь и увижу волков вокруг стола или мохнатых образин, то точно потеряю сознание, а я предпочту хоть как-то контролировать ситуацию.
Когда между лопаток тыкаются влажные носы и зарываются в волосы под затылком, я стискиваю зубы и немигающим взором смотрю на угли. Обнюхивают, фыркают и ворчат, переговариваясь между собой. Кто-то наглый поддевает мордой край футболки на пояснице, и я с шипением оборачиваюсь, сжимая нож.
Три огромных волка передо мной. Черный, с рыжеватыми подпалинами на боках и третий с песочной шерстью и светлыми разводами на спине. Облизывают кровавые пасти, навострив уши.
— Я еще не поужинала.
Черный щурится и клыки с рыком скалит, высказывая мне пару ласковых. Рыжий разворачивается и выходит из гостиной, лениво помахивая хвостом, но неразборчивым бурчанием обещает вернуться. Ему надо душ принять и другим советует. Песочный смачно проводит по моему лицу языком, игриво отпрыгивает, вскинув морду, и косит на меня хитрые глаза. Затем крутанувшись вокруг своей оси, скачет прочь.
— Ты тоже грязный, — я сглатываю, глядя в желтые глаза черного волка.
Отвечает мне злобным рыком, щерится и нос облизывает. Очень уж я его раздражаю, и я не смею указывать Альфе, что он грязный. Он и сам об этом знает. Сучка. И заставит языком слизывать с него медвежью кровь, если он так решит.
С жутким хрустом костей выгибается в спине, раздается в размерах и встает на задние лапы. Когтистые пальцы вытягивают, суставы с щелчками выворачиваются и надо мной нависает мохнатое чудище, от которого пахнет кровью, шерстью и чем-то мускусным.
У меня мозг сжимается, нейронные связи, которые ответственны за восприятие реальности, вспыхивают огнем и затухают. Мы отказываемся верить в оборотней, в их мускулистые лапы, хвосты и клыки. Я сплю и вижу кошмар, а раз это сон, то я просто дождусь пробуждения.
— Кричи, — Горан стискивает мой подбородок в пальцах, и его когти впиваются в кожу.
— Я не могу, — шепчу, и по позвоночнику бежит озноб. — Я бы хотела покричать, но не могу.
— О, я тебя заставлю кричать, — наклоняется и его нос почти касается моего, — но после твоего ужина.
Я роняю нож и уже не против нырнуть в беспамятство. При желании Горан может мне откусить лицо, а когтем легко вскроет глотку.
— Рыдать будешь от моего члена, — клыки обнажает и злобно выдыхает в лицо. — Будешь умолять остановиться.
