Триада - страница 37

– Боюсь, что я и сам теперь последний раз вижу на этом небе солнце. – ответил Таррель, выдавив улыбку.

– Почему это? – обеспокоенно сказал Гофа.

Таррель вздохнул и откинулся на спинку стула, уставившись в крохотное пятнышко на скатерти. Старики переглянулись между собой, поняв, что дела, видимо, совсем плохи: обычно на расспросы Таррель либо отмахивался, либо сердился, но теперь его усталое лицо с нахмуренными бровями и поджатыми губами, ровно как и тяжёлое молчание, никак не разрешающееся словами, обеспокоило их.

– Фани, Гофа. – наконец сказал Таррель. – Я не мастак по части красивых слов и прощаний. Но, боюсь, нам с вами придётся расстаться. Скорее всего, очень и очень надолго.

Шетгори молчали, уставившись на него.

– Я понимаю, как вам, должно быть, обидно только встретить меня на пороге и вот снова провожать. Но я теперь должен уехать из Гаавуна. И, клянусь, не знаю, когда вернусь. И вообще вернусь ли. Поэтому заранее дам распоряжения о своём имуществе. – сказал он и постучал пальцем по столу, указывая на подвал под ногами.

– О, небеса, что ты говоришь такое, Арнэ! – воскликнула лати Фанкель и заплакала. Таррель стиснул зубы, заставив себя не заметить этого, и продолжил:

– Не хочу, чтоб мои вещи стесняли вас. Но мне не успеть вывезти всё. Я корю себя за это. Поэтому сделаем так. Я даю себе времени три Эгары. Если буду жив, но не смогу вернуться к этому сроку, непременно пошлю вам весточку. А если её не будет – слушайте внимательно. Дверь запечатана, её без меня не открыть. То на вашу же пользу, если придут обыскивать. Так что, Гофа, придётся подкопать. Все добро, какое там есть, выносить – и жечь с щепоткой соли и листом бисы, жечь нещадно. Голыми руками не касаться! Всё что есть, не глядя, жжём. Поняли?

– Понял. – сказал Гофа с тревогой.

– Вроде, всё разъяснил. – сказал Арнэ, думая, что же ещё он мог забыть, но ничего не всплывало в памяти. – Как стемнеет – уйду.

Он встал из-за стола. Вечернее солнце окрашивало комнату в оранжевый, и Таррель, глядя на него, сощурился. За диваном валялся плащ, скинутый ручками Джерис, и звал в путь, в очередное и последнее путешествие по земле Эллатос. Таррель поднял плащ и прижал его к груди.

И прилететь бы тёплому ветру с холмов, согреть и успокоить, дать напутствие в дорогу, но ворвался в комнату ветер холодный, с океана, обжигая лицо, точно давал пощёчину, и едва не вырвал из рук Тарреля плащ, который взлетел в воздух так легко, будто в карманах его вовсе ничего не было. Точно был он просто куском ткани, который не держал в себе никаких тайн и не прятал никаких сокровищ.

Тарреля будто дубиной по голове огрели. Почему так легко? Почему не тянет вниз тяжесть, которую скрывает в себе потайной кармашек у груди? Таррель перевернул плащ, встряхнул, вывернул, снова встряхнул, бросил на пол, ощупал руками каждую складку, каждый карман. Пусто. Пусто!

– Арнэ! Чего случилось? – донёсся голос Гофы.

Что есть силы Таррель зашвырнул плащ в самую гущу сада, где тот и повис на кустах. Теперь он смотрел на дежу двумя выпуклыми под ветвями частями, а полукруглой складкой, точно ртом, смеялся над ним.

– Дрянь. – сказал Таррель с усмешкой, оглянувшись на пустой диван.

Уже давно никто не ходил холмами, чтоб попасть с Гаавуна в Стан на Ларгве. О том, что когда-то здесь проходила крутая лесная дорога, говорили только трухлявые пни, стоящие молчаливо среди леса, будто маяки. Их деревья давно срубили, чтоб осветить ночную дорогу.