Тридцать дней в Париже - страница 14

Я села, и Жан Луи поставил передо мной тарелку. На тарелке лежал золотистый полумесяц, не похожий ни на один омлет, который я когда-либо видела, с нарезанным шнитт-луком. Жан Луи налил мне бокал красного вина:

– Наслаждайтесь.

Гуго и Шарлотта вбежали и сели по обе стороны от меня. Я чувствовала себя невероятно неловко, но была очень голодна.

– Merci[17], – пробормотала я с застенчивой улыбкой.– Merci beaucoup[18].

Жан Луи поднял за меня свой бокал с вином, выходя из комнаты.

Омлет был неземной. Он оказался мягким, кремовым и насыщенно-маслянистым, чуть солоноватым, с легким привкусом лука и трав. Я мигом проглотила его, подбирая остатки ломтиками хрустящего багета. Салат из загадочных листьев был горьковатым, но идеально сбалансированным по вкусу. Вино я, конечно, выпила. Оно было темным и показалось мне крепким, но, как и в салате, в нем чувствовалось что-то правильное. Я никогда не забуду этот первый вкус Франции – еда простая, но тщательно продуманная и умело приготовленная.

К концу трапезы я почувствовала себя другим человеком – не просто ожившим, а прямо-таки просветленным. Я со вздохом откинулась на спинку кресла, а дети захлопали.

– Attendez![19] – сказала Шарлотта, потом взяла мою тарелку и отнесла ее на кухню.

Вернулась она с тарелкой поменьше, на которой лежал треугольник сыра с меловой белой корочкой, сочащейся желтизной. Девочка триумфально поставила его передо мной.

Я почувствовала легкий запах капусты и подумала, не протух ли сыр.

– C’est bon[20], – подбодрила меня Шарлотта, почувствовав мои сомнения, и Гуго кивнул в знак согласия.

Взяв нож, я отрезала крошечный кусочек и отправила его в рот, стараясь не дышать, чтобы не чувствовать запаха. Но, как и омлет, это было откровением. На вкус сыр оказался совсем не таким, как на запах. Насыщенный и пикантный, он больше всего напоминал грибы. И как только я проглотила крошечный кусочек, мне захотелось еще. Я поглощала сыр с удовольствием. А доев его, поняла, испытывая некоторую неловкость, что не знаю, как теперь быть, чего от меня ждут. Взяв тарелку и бокал, я понесла их на кухню. Вино сразу ударило мне в голову, навалилась усталость. Оказавшийся на кухне Жан Луи взглянул на меня и посоветовал:

– Вам нужно лечь.

Внезапно я поняла, что именно этого хочу больше всего на свете. Я подумала, что надо бы поинтересоваться, не помочь ли ему с детьми, но у меня не было сил. Я просто хотела упасть и уснуть.

– Спасибо. Merci. Pour le…[21]

Я не могла вспомнить слово, обозначающее еду или блюдо. И не знала, был ли это обед или ужин, или как они это называют.

– Omelette…– наконец произнесла я.– Delicieux[22].

Он улыбнулся и слегка пожал плечами, словно это было пустяком:

– Bonne nuit[23].

И вдруг я обнаружила, что дети обнимают меня за ноги своими маленькими ручками.

– Bonne nuit, Джулиет! – хором сказали они.

Мне удалось найти в себе силы рассмеяться, наклониться и обнять их в ответ.

– Bonne nuit, mes petits[24], – сказала я, не уверенная, правильно ли обратилась к детям.

Но они выглядели счастливыми, и я решила, что именно так, методом проб и ошибок, и буду учиться.

В спальне, пока я скидывала одежду прямо на пол, у меня слипались глаза. Простыни оказались холодными, тяжелыми и гладкими – я привыкла к нейлоновым простыням в конфетную полоску, на которых спала с детства, они всегда немного липли к коже, чем раздражали до зубовного скрежета. Подушка представляла собой длинный жесткий валик во всю ширину кровати, заправленный под простыню. Я думала, что никогда не усну, настолько все было непривычно, но стоило мне лечь на мягкий матрас, как простыни нагрелись и я расслабилась.