– Боюсь, конечно. Но они меня точно ждут. Нужно телеграмму послать в Новую Анну. Это уже из Тамбова, когда буду точно знать время прихода автобуса на их автостанцию.
– А подарок для свекрови? Есть что подарить?
– Нет. Не знаю, что и делать.
И крёстная достала из комода огромную бабушкину шаль – тёплую, толстую, клетчатую, полтора на полтора. Бесценная вещь для деревенских зимований! Я прижала шаль к лицу. Мне показалось, что она пахнет моей любимой бабушкой, её сундуком.
На автовокзале меня провожал отец, заплакал, прощаясь:
– Уж ты береги себя. И Василия привози. Когда ждать-то?
– Пока не знаю, но приедем обязательно, если всё будет хорошо.
– Лишь бы тебе было хорошо.
В Тамбове у Вали я пробыла только день, билет купила на вечерний рейс, отправила телеграмму Васиной сестре.
К новоаннинской автостанции «Икарус» должен был подрулить часа в два ночи. Бедные Данилины! Им теперь не спать, тревожиться, встречать едва знакомую барышню – ни жену, ни невесту. Как я их понимала!
В доме Данилиных все спали. Валентина спросила:
– Есть хочешь? Или сразу ляжешь спать? Может, чайку? – Нет, Валь, давай ложиться. Всё остальное утром.
Постель для меня была уже приготовлена. Я вошла в чистую прохладную комнату, осмотрелась. Уютно, просторно. В книжном шкафу обложками вперёд стояли книжки Василия, и сразу же стало спокойнее. Я у своих!
Проснулась от лёгкого шебуршания в дверях. С ласковым любопытством на меня смотрели Валентина и маленькая, сухонькая бабушка. «Мама Оля!» – догадалась я. Василий много рассказывал о своей любимой тётке. В руках женщины держали белый изумительный пуховый платок, растянув его во всю красоту за уголки. День, начавшийся с такого подарка, обещал быть добрым.
Я порывисто приподнялась в постели. Мама Оля накинула мне на плечи свой воздушный подарок. Расцеловались, радуясь друг другу. Судьба – это судьба. Она бывает жестокой, но не бывает бессмысленной. Значит, всё будет хорошо. Семья принимала меня, согревая с первых шагов.
Анатолий готовил машину к поездке на хутор. Валентина, нагрев воды, окупывала меня в крохотной баньке. Видимо, ритуально или что-то вроде этого. Сопротивляться я не стала, но чувствовала себя неловко.
Небольшой дворик Данилиных утопал в цветах, компактной полосой шли тучные овощные грядки. В доме пять комнат. Везде чисто, ухожено. Отдельным домиком стояла летняя кухня, где суетилась мама Оля, стряпая завтрак.
У Валентины с Анатолием двое детей: сын Игорь и дочка Олечка. Очень ладная семья. На тот момент без особых проблем. В закутке рядом с гаражом блеяли козы-кормилицы, чей реликтовый пух и шёл на вязание платков. И не только. Шарфы и шапки, носки и варежки, перчатки и карпетки – всё вязали из козьего пуха. И уж, конечно, тёплые дремучие кофты и жилеты – для сугрева души.
На моей родине пуховые козы не водились, деревенский народ обходился овечьей шерстью. Зато носки получались куда прочнее козьих, хоть и не такие мягкие. Мне было интересно всё. В Новой Анне, городе Новоаннинском, я не бывала раньше. Городок оказался очень похожим на мой Кирсанов, но как-то позакрытее, поугрюмее. Городков таких тысячи по России, но для меня было важно, что именно этот – родина Василия, колыбель его поэзии. По большому счёту как человек он дорог лишь кругу своих родных и близких, а как поэт – очень, очень многим. Об этом и речь! Сочиняющих множество, поэтов – единицы. Как мир в капле росы, в каждой строчке Макеева отражается вся или почти вся крестьянская Россия. Таково свойство его поэзии. Пишет вроде бы о малом, а получается – об огромном поднебесном мире земной красоты, любви и страдания.
