Честный по отношению к слову Макеев глупил по молодости, но… никогда не правил моих стихов и прозы, ни строчки, а уж тем более не дарил собственных текстов. Говорил так:
– Чужое всегда выплывет, и как ты будешь людям в глаза смотреть? Оправдано лишь редактирование, но не переписывание.
– А кто узнает?
– Ты будешь знать, я буду знать… Разве мало? Мы с Федей Суховым поддаривали одной поэтессе свои стишки, и кто её уважает? А ещё запомни: последнее дело для настоящего писателя проплачивать свои публикации в газетах и журналах. Стоящее и так напечатают, а графомань тиражировать, как голому на паперти стоять.
Столь же строга была и Маргарита Константиновна Агашина. Уличённые ею злобились: «Баба Ага сама исписалась, завидует молодым поэтессам». Это ложь! Чужим успехам она умела радоваться, поддерживала всех, кому верила. Такими же были Валентин Васильевич Леднёв, Освальд Лаврентьевич Плебейский, Фёдор Григорьевич Сухов, Александр Васильевич Максаев и многие, многие другие писатели того, отцовского поколения.
Литературный и бытовой авантюризм зацвёл у нас махровым цветом позже, когда не стало строгих защитников честного писательства и не по-кумовски устроенной жизни в российской литературе, когда практически исчез институт редактуры в издательствах, а заметно окосневшая власть, ни бельмеса не смыслящая в писательском слове, получила законное право выдавать преференции тем, кто умеет их добиваться. Посмотрите, кто у нас сегодня ходит в «классиках», и вам всё станет понятно.
Но не все таковы. Пусть гениев нет, но талантливого народа у нас много. Беззаветные трудяги пера и компьютерных клавиш, соблюдая заветы учителей и предшественников, маются над разрешением мировых загадок, плачут живыми слезами, верят в умного читателя. И никто особенно не обижен. За последние десять лет книжек наиздавали досыта, региональными премиями не обнесены почти списочно, отметили по одному, а то и по два юбилея. Стареем, конечно, физически слабеем, очень нуждаемся в крепкой смене. Но молодёжь в литературу почти не идёт – трудно и безденежно, престиж профессии утрачен. Самое печальное, что разучиваются писать, теряют навык, опускают планку качества. Сыту вымоленного признания, со всеми вытекающими последствиями, опять же досасывают неугомонные хваты, знающие, кому позвонить, в какой кабинет пробиться, чьё плечо окропить гнусливыми слезами. Бог им судья! Наверное, имеют право. Но вряд ли следует при этом оплёвывать и затаптывать не столь резвых на ногу? Проще говоря: живи как хочешь, но не подталкивай других жить по своему доморощенному уставу. Не понятно? Уверяю вас, им понятно.
В писательской организации я проработала ровно тридцать лет, с августа 1985 года. Сначала уполномоченным бюро пропаганды художественной литературы, затем – литконсультантом, а с 1992 года – ответственным секретарём правления. Дом наш знаю до малого гвоздика, все его даты, светлые и тёмные страницы, праздники и тризны. Небольшую зарплату платили лишь в советское время, а с 92-го – что найдётся, что останется от расходов на содержание.
Хорошим ли я была работником? Разным. В бюро пропаганды служилось напряжённо. Литконсультантом – рутинно, иногда даже тошно. Ответственным секретарём – очень трудно, всегда, как на вулкане, перед всеми виновата, всем обязана. Но работалось азартно. Председатель правления Владимир Овчинцев руководил нами профессионально, во всём доверяя, но умея и контроль проявить. Никогда не унижал. Он-то видел и понимал, как нам всё доставалось: ремонты, книгоиздание, юбилеи, похороны товарищей, клубная работа, связи с общественностью, с другими творческими Союзами, контакты с властью и СМИ. За все годы работы с ним я написала сотни и сотни деловых писем, начиная от президента России и кончая ЖЭКом Центрального района. Закрою глаза, представлю эту эпистолярную карусель, и голова идёт кругом.
