– Когда я за вашего сына вышла, у меня была двухкомнатная квартира. Вы её стоимость в свой дом вложили.
– Не докажешь!
Люба устало махнула рукой и присела на кровать:
– Даже спорить не буду. Ограбили сироту – вам этот грех нести. Что жильё жалеть, когда вы и здоровья меня лишили… а может, и жизни. Я благоприятного диагноза не жду… хоть и надеюсь. Детей против меня настроить? Да запросто! Только много ли вам самой жить осталось? Вы, вроде, верующая? Куда воры и клеветники после смерти попадают?
Свекровь фыркнула ей в лицо, развернулась и хлопнула дверью.
– Люба, что это было? – спросила Лена после минуты гробового молчания всей палаты.
– Бывшая свекровь. Да ну её к чёрту!
– Как она тебя собралась на третий день после операции домой увозить?
– Не знаю, – озадачилась Люба.
– Да вы, девки, что ль, не поняли, – с кряхтеньем заворочалась на кровати самая старшая из обитательниц палаты Шура. – Влетели все такие из себя лошади здоровые. Ржут, полотенца на головах! Кто бы подумал, что у вас пузы разрезаны!
– Люба, а почему ты сказала, что она тебя здоровья лишила?
– Мне почти год назад сказали, что надо оперироваться. А она меня к заведующей отделением, своей подруге, привела. А та: киста маленькая, ничего не надо. Гормоны мне назначила, я с ноября восемь килограмм прибавила. Дура я и есть, что её послушала. После картошки надо было расплеваться с ней!
– Какая картошка?
– Известно какая. С огорода.
– Рассказывай!
Ну, Люба рассказала.
Прошлая осень дождливая выпала. Всё Софья Семёновна нудила, что картошку надо выбирать. Но как соберётся – дождь. Дотянула до середины сентября. И тут объявила: чтобы в субботу все были!
А у Любы, пожалуй, с конца лета болезнь начала становиться заметной. Не боль, нет. Просто как-то постепенно силы стали утекать. Головокружение, слабость. Она списывала это на то, что в последнее время критические дни выросли до критических недель. Хотелось в выходные лежать в тёплой постели и не двигаться. Но мамина картошка – это святое! Плохо тебе? Не выдумывай!
В субботу Катя отцу заявила: «Я картошку не ем, и вообще, мне надо к контрольной готовиться». И смылась к подружке. Люба её не осуждала, нет. Хватит того, что на ней все ездят. Нет, из дочери она не позволит Золушку делать! И Дениску она дома оставила, у него насморк. Сергей, кстати, тоже уклонился. То есть Любу он привёз, но у папы в машине что-то стучит. Поэтому они сели в машину Сергея и уехала за какой-то деталью. А на распаханные грядки вышли Люба, свекровь, её давняя подруга Ксения и соседка свекрови.
Через полчаса свекровь ушла обед готовить. Минут через десять тётя Ксеня смылась – подруге помогать, наверное. В общем, работали они вдвоём. Что дальше было, Люба не помнит. В какой-то момент, подняв ведро, соседка уронила его, обнаружив, что Люба неподвижно лежит, уткнувшись лицом в рыхлую влажную землю. Она кинулась к ней, но не смогла поднять. Вызвала скорую.
Когда скорая приехала, уже вышедшая из дома свекровь заявила, что зря их потревожила соседка-паникёрша. И уже Люба сидела на земле, отхлёстанная по лицу Софьей Семёновной, и пыталась собрать мысли в кучку. Фельдшер только спросила: «Ты не беременна?» и повернулась уезжать. А водитель скорой помощи Коля взял Любу на руки и понёс к машине. Пыталась ещё верещать свекровь, но тут уже фельдшерица сказала, что не возьмёт на себя ответственности, бросив необследованную пациентку с тревожными симптомами.
