ТриПсих - страница 3

И мамы нет, только смятая постель на пустой кровати…

Сузив глаза и подняв плечи, как бы втянув голову в них, он сразу чувствует себя как в том шалаше – и никто не может посмотреть ему в глаза, а если закрыть уши – ни звуков, ни взглядов с той стороны.

Папа что-то сказал сердито и из его перекошенного рта вылетели капельки… а мама нежно обняла папу, и они вместе вышли из комнаты в коридор.

«Я в шалаше, – тихо прошептал он, глядя им вслед через щели прикрытых веками глаз и добавил, – и вы меня не найдёте».

И теперь только вот так прижмурь глаза, как от яркого солнца, опусти голову и… даже дыхание замирает. «Никто! не сможет найти меня!»

А тогда, из школы, когда ноги сами несли его домой, и когда радость оборвалась, он просто не успел спрятаться! и мечта как бы замерла в неизвестном месте и затаилась. Он даже не вспомнил об убежище, ведь была только радость, только ожидание счастья! Ведь мама здесь, он дома, а здесь не опасно… И он просто не успел!

«Ну, вставай, пойдём!» – говорит женщина, которая оторвала правый рукав, она и сейчас сжимает его правую руку. Он не сопротивляется, но обмякает как мешок с песком. «Идём-идём», – пытается помочь женщина со стороны левой руки… да-да, та самая… Обе тянут… «Ты же не репка, – говорит правая, – А мы не дедка с бабкой, – подхватывает левая, – И внучку не позвать, – они пытаются выдернуть его со скамейки и тянут за руки в разные стороны, – Но мы можем позвать Петра Ивановича», – говорит какая-то из них. «Можем», – подтверждает какая-то другая. Ему не видно кто говорит и почти не слышно, у него голова гудит, плечи болят… какой-то Пётр жил в доме, откуда его забрали, это Петёк, замухрышка, метр с кепкой, он не вытащит, но пакость сотворить может – обоссать или по яйцам врезать, один раз ухо откусил мужику, уж тот и визжал! Петёк пьяный не дошёл до своего этажа и упал на предыдущем, а там дальнобойщик жил, не сказать, что здоровый чел, но жирный, а чего ему, работа не пыльная, в кабине даже туалет и душ, а сам в майке да шлёпки-подошвы на босу ногу. Петёк возле его двери упал и вырвало его, он отвернулся от блевотины и отрубился, а тут этот дальняк с рейса… Нагнуться трудно – пузо мешает – он давай пинать Петька, Петёк очухался, вскочил на ноги и… прыгнул прямо на грудь дальнобоя, обнял его, прижался и откусил пол-уха, но может и поменьше. Ну, мужик и вопил! А Петёк спрыгнул, выплюнул эти пол-уха, может и поменьше, матюгнулся и пошёл к себе.

Но Петёк давно уехал куда-то, если жив ещё, как тут появится? Он-то может! И на плечи вскочит, и за голову схватит, и потянет, упёршись ногами… и голова отвалится как рукава рубашки, а голова не рубашка, не пришить! «Да пусть тащат, не убивать же меня? Да хоть и убивать? И голоса у них противные! Вот выросту и прибью их всех к чёртовой матери, чего пристали…» И тело его ещё больше расслабилось и он вовсе обмяк из мешка с песком в какое-то желе текучее, клей такой когда-то был, а может и есть – силикатный, то есть кремниевый, то есть как бы стекольный, как бы из песка, а ведь стекло – это твёрдое! Твёрдое в жидкое! Он так и почувствовал себя – рассыпается, растекается, его ни взять, ни подхватить… Пусть тянут, и что вытянут, то вытянут, из меня вытянут… что-то, а я спрячусь! Они не найдут меня! Они никогда не найдут меня!

А женщины кричат! Одна кричит: «Пётр Иванович! Пётр Иванович!», а другая: «Нужна помощь! Он выскальзывает, сползает, нам не ухватить!» У первой голос пронзительный: «Пётр Иванович! Пётр Иванович! Носилки! Где каталка?» А вторая хрипит не понятно откуда: «Пётр Иванович, хрен старый, что стоишь, помогай!» Пётр Иванович подходит, мрачно смотрит на кучу тел… где чья нога-рука-плечо? Всё это ворочается, визжит-сопит-пахнет… селёдкой. «Мать ети! И почему селёдкой?» В молодости Пётр Иванович трудился комендантом в общаге, там жили вьетнамские студенты, иногда они жарили самую обыкновенную селёдку солёную… она воняла до жарения, во время жарения, а уж после жарения – на кухне, в коридоре и вообще везде на этаже распространялся селёдочный смрад горелого масла, проникая во все комнаты, а по лестнице и на другие этажи здания. Жуткие воспоминания! «Надо каталку с привязью», – бормочет Пётр Иванович и уходит. «Куда?» – хрипит женский голос из кучи. «Ай, бл…ь! – взвыл другой женский голос. – Кусает! Грудь кусает! Сосок! Больно!»