– Я думаю, – перебил его Антон, – причиной твоих проблем стало то, что слова, которые ты произнес в лекционной аудитории перед сотней студентов, прозвучали так, будто ты утверждал, что в той войне добро не победило зло – как бы примитивно и упрощенно это ни звучало. А люди, знаешь ли, в основном считают иначе – и даже дипломированные историки.
– Добро не победило зло? – переспросил Дмитрий так, словно хотел распробовать эти слова на вкус, и снова пожал плечами. – Страны-победительницы составляли достойную конкуренцию Третьему рейху. Соединенные Штаты – в расизме, массовых убийствах гражданского населения и в преследовании собственных граждан по этническому признаку – я сейчас говорю о японцах; Англия и Франция, обманувшие и продавшие агрессору целые народы – в лицемерии, циничности и лживости; Советский Союз – в построении уродливого тоталитарного государства, в подавлении инакомыслия, в организации системы концентрационных лагерей и в использовании рабского труда. Да, Нюрнбергский процесс как раз и преподнесли измученному войной миру, как Страшный суд, суд добра над злом; но ведь это и близко не лежит к истине. В то же самое время, это чистая правда, что нацистский режим был худшим из всех – неизмеримо хуже, чем все перечисленные. И я утверждаю это сейчас, не исходя из той аксиомы, что он был чудовищен потому, что хотел уничтожить мою страну – а опираясь на факты и стараясь оценивать исторические события беспристрастно. Точно так же – если бы вы спросили меня об этом – я мог бы сказать, что режим Мао Цзэдуна был еще хуже режима Гитлера; а, к примеру, Пол Пот – еще больший людоед, чем Мао Цзэдун… знаете, – закончил Дмитрий уже совсем мрачно, – я иногда задумываюсь о том, что именно история прошлого века со всей убедительностью показала нам, что не существует такого идиотизма и такого кошмара, который не мог бы быть воплощен в реальность в масштабах целого государства – а, возможно, и всего мира.
Он сделал большой, несколько торопливый глоток из своего бокала – и подытожил:
– В общем, история той войны – как, строго говоря, и любой другой, – это, конечно же, никак не история борьбы добра со злом. Это история кровавой политической игры, в которой со всех сторон участвовали безжалостные, беспринципные и очень гнилые люди, для которых человеческие жизни были в лучшем случае ресурсом, а в худшем – просто мусором. Не добрыми побуждениями руководствовались участники Мюнхенского сговора, не из добрых побуждений была советизирована Прибалтика, и не добро двигало людьми, которые сбрасывали атомные бомбы на головы гражданских лиц под самый занавес той трагедии.
– Пожалуй, – ответил ему Антон несколько сухо. – В чем-то я с тобой согласен – но с такими рассуждениями, боюсь, тебе действительно придется искать другую работу. Эта тема слишком щекотлива для милой болтовни со студентами на лекции – а особенно, в стране, которая потеряла в том конфликте больше двадцати миллионов человек. И я уже не говорю о другого рода ответственности – а ты, если будешь уж очень стараться, сможешь добиться и такого результата.
– И это еще не все, – не поднимая глаз от своей тарелки, вмешалась в разговор Рина.
– Не все?.. – переспросил Антон, переводя взгляд то на нее, то снова на Дмитрия. – Ты что-то еще им говорил?
– Да, говорил.
– Даже боюсь предположить?..
– Ну, например, критиковал иммиграционную политику европейских стран.
