Антон невольно усмехнулся.
– Сдается мне, это совсем не страшно, – с ухмылкой заметил он. – И что же, это все? Или… было еще что-то?
– Еще я как-то говорил им, что у homo sapiens борьба с любым злом заканчивается прямо противоположным извращением. Что всегда применяется бездумный, поверхностный подход. И приводил примеры.
– Примеры? Приятель, какие примеры?
– Разные. Говорил, что нацисты перепугали мир своими ужасами, и теперь, в наши дни, благодушные европейцы практически без ограничений принимают к себе людей с крайне криминализованным сознанием – и, в значительной степени, по той причине, что из-за их происхождения отказ от такой иммиграционной политики будет воспринят массами идиотов, как проявление расизма; и даже попытка публично обсудить проблемы, порожденные этой политикой, скорее всего, дорого обойдется тому несчастному, который на нее отважится.
– Так. А еще?
– Еще? Рассказывал о первых громких процессах по обвинениям в сексуальных домогательствах. Говорил, что те женщины действительно искали в судах защиты от очень больших мерзостей, через которые им пришлось пройти, но теперь – поскольку, как я уже сказал, борьба с любым злом всегда заканчивается прямо противоположным идиотизмом, – в некоторых странах мужчины оказались в ситуации, когда практически любое ухаживание может быть воспринято, как домогательство – со всеми вытекающими отсюда последствиями… Еще я как-то высказывался о борьбе за так называемое гендерное, расовое и религиозное разнообразие. И объяснял, почему такой подход – никак не борьба с дискриминацией.
– И почему же?
– Потому, что квотирование – это и есть дискриминация. Квотирование есть форма дискриминации. Я объяснял ребятам: если вы устанавливаете какую-либо квоту – ну, скажем, что доля мужчин в руководстве компании не должна превышать семидесяти пяти процентов – то, в результате, занимаетесь именно тем, с чем пытаетесь бороться, поскольку теперь при назначении сотрудников на руководящие должности вы принимаете во внимание не только их квалификацию, но и пол. Вы выполняете план – по количеству мужчин, по количеству женщин, по количеству сотрудников определенной расы или конфессии. А это и есть дискриминация. И это еще одна замечательная, наглядная иллюстрация моего утверждения о том, что люди – идиоты, и ни в чем не способны найти золотой середины, и бороться со злом нам просто противопоказано, потому что это всегда делается вопреки всем соображениям здравого смысла – и заканчивается, как правило, плачевно.
Договорив, Дмитрий зачем-то огляделся по сторонам – было похоже, что ему было неловко из-за своего монолога; затем, наконец, он принялся за еду. Антон внимательно наблюдал за ним, и вдруг широко улыбнулся – кажется, впервые за все время.
– Все это, конечно, добавляет штрихи к портрету преподавателя-мракобеса, – с улыбкой проговорил он, – но вряд ли кого-то заинтересует в среднем российском университете. А вот с войной лучше быть осторожнее.
– Было и еще кое-что, – вдруг вспомнил Дмитрий, откинувшись на спинку стула и зачем-то тщательно вытирая о салфетку и без того чистые руки. – Пару раз я говорил с ними об итогах войны. А именно, о бессистемности в деле наказания виновных.
– Дай-ка угадаю – ты бы хотел, чтобы Чемберлен, и Даладье, и Черчилль, и Сталин, и Трумэн – все встали в один ряд, покаялись в своих грехах, склонили головы и посыпали их песком?
