Тритон и Саламандра - страница 2

На другом конце города другой человек, перед тем как заснуть, размышлял об отпуске. Он собирался в родную деревню под Тулой, где родился, рос, учился, дружил и враждовал, был очарован, дрался из-за девчонки, познал измену и предательство, разочаровался, перестроил дом, насадил плодовых деревьев, удил рыбу – и все это не замечая, как стремительно года уносятся прочь. В ночь грозы он спал, устав от жаркого дня и душного вечера, не слыша раскатов грома и барабанной дроби ливня по стеклу и жестяному уличному подоконнику.

А его мать не спала. Одетая в халат с драконами, с ногами в теплых мягких тапочках, почесывая вымытую голову сквозь полотенце, через которое назойливо пробивался жасминовый аромат, мешавший сосредоточиться, пожилая женщина, разложившая карты под настольной лампой, чутко прислушивалась к дыханию, доносившемуся из соседней комнатушки, и чуть не пропустила то, от чего у нее едва не остановилось сердце. Этой ночью сложилась комбинация из четырех фигур: во-первых, самой этой женщины, тайком гадавшей на любимого сына – это была дама пик. Между ней и им, бубновым валетом, легла бубновая дама, что побудило мать чуть позже предпринять немедленные меры по отвращению нежелательного влияния на взрослого сына, которого какая-нибудь фифа могла увести в иную жизнь, где маме нет места. Этот сын, раньше ни сном ни духом не помышлявший об уходе от матери благодаря ее усилиям не вполне этического свойства, в последнее время стал заговаривать о своей холостяцкой жизни гораздо чаще, чем прежде. Она не допустит! Гроза полоснула ночное небо лезвием молнии в тот момент, когда рука с четвертой картой замерла над тремя, готовая покрыть их торжеством неосуществления, не-встречей, минованием друг друга на завтрашнем пути. Но то ли взметнувшаяся от ветра занавеска сдвинула карты, или по другой причине, по которой провидение вносит изменения в собственные планы, но внезапно женщине с несогласием во взоре вдруг показалось, что бубновая дама стала ярко-рыжей, пламенной шатенкой, а бубновый валет, став крестовым королем, приобрел ту недостающую нижнюю половину, которая управляет миром людей и, поднятый ветром, лег рубашкой кверху. Мерзавец какой, даже его громкое дыхание стало тише, будто прислушивался. Догадывается ли он, как она его оберегает? После работы сидит в Интернете, рисует, лепит фигурки, захламил всю комнату. Пусть так будет и дальше. Он поэт, художник и тайный сластолюбец. Первые две ипостаси признавали все, третью мать, как ей казалось, держала под контролем втайне от сына. Выпавшая угроза, а именно бубновая дама, должна была исчезнуть из его жизни, об этом мать постаралась, она и выпадет, огненным хвостом сказочной птицы чиркнув по глазам всех, кто посмотрит на нее, но роль свою сыграет. Четвертой фигурой, червонной дамой, была та, что уснула в половине шестого, когда метро открылось, чтобы впустить первых пассажиров. Червонная дама, да пожалуйста! Сколько угодно! Таких у него пруд пруди, не страшно! И мать-ворожея бросила карту на короля.

2.

Было утро пятницы. Еще накануне вечером чрезвычайное положение в метрополитене отменили, и можно было немного расслабиться. Охранник один работал второй день подряд и надеялся, что после обеда его сменят, наконец, или пришлют нового напарника взамен так некстати заболевшего товарища. Он зевнул, прикрыв рот широкой ладонью, и обвёл взглядом просторный вестибюль. В высокие окна струился бледный солнечный свет – отражённый от окон стоящего через дорогу дома, он падал на пол бледными квадратами, влажными от недавней уборки бесшумной машиной. Охраннику хотелось на воздух, домой, на рыбалку, или в пыльный гараж, где пахнет бензином, а снаружи раздаются приветственные голоса мужиков и стук железок. А тут скучновато. Офисный планктон уже проплыл по направлению к центру, его скоро сменят едущие на дачу пенсионеры: с тележками – женщины, мужчины с рюкзаками на натруженных плечах. А пока – затишье. Кассирши о чем-то вяло переговаривались, посматривая на него, их лица были нечеткими, текучими из-за отблесков на чистом стекле, и он повернулся в сторону выхода, где светило неяркое, будто не выспавшееся солнце. Двери показались раскладной книжкой с картинками: площадка со скамейками, небо с пушистым облачком, напомнившим о перышке, присевшим на щеку спящей жены, на него даже захотелось подуть. Отогнав приятные воспоминания, дежурный повернулся к эскалатору и тут увидел человека крепкого сложения, лет сорока трех, весом, как он автоматически определил, примерно восемьдесят шесть кило.