– Две минуты до смерти, – сказал Селунин, еще раз бросив взгляд на застывшего в кресле главного врача. – Подольский получает возможность двигаться, точнее – может пошевелить рукой и ногой. Он делает попытку встать и не может. Ему кажется, что перед ним стена, о которую он бьется лбом. Он действительно начинает биться лбом о преграду, которой в комнате, естественно, нет. При этом ему кажется, что тот, второй, кто пришел к нему, протянул руку… Этот образ протянутой руки вместе со словами «Не нарушать закон я пришел» сохранился до самой смерти, включая некробиотический сигнал, чрезвычайно мощный, но узко направленный.
– Вот как? – заинтересованно сказал Аркадий. – Вы можете указать направление?
– Терпение. За десять секунд до смерти Подольский начал контролировать свои передвижения. Именно тогда он попытался встать с кровати. Но когда он спустил на пол ноги… Пять секунд до смерти – он ощущает невыносимый жар, ему кажется, что на его лицо опускается раскаленная ладонь. Он падает на колени. Две секунды до смерти – сердце не выдерживает напряжения, происходит разрыв аорты (длиной шесть сантиметров, как показало вскрытие). Сердце останавливается одновременно с потерей сознания. Проходит некробиотический сигнал. Угасание функций мозга в стандартном режиме, кроме одной особенности – состояние клинической смерти продолжается не семь-восемь минут, как обычно, а всего двадцать четыре секунды. То есть Подольский был необратимо мертв, как только прошел некробиотический сигнал… Все.
– Раскаленная ладонь… – сказал Аркадий. – Вы видели оперативную запись номер один?
– Да, мне ее показали после того, как я представил свои соображения, – кивнул патологоанатом. – Именно это обстоятельство делает данный случай уникальным. Несомненно, что Подольский получил сильнейший ожоговый удар, ставший катализатором сердечной атаки. Однако лицо трупа следов такого удара не содержит. Абсолютно чистая кожа.
– Если бы не видеосъемка муровского оперативника, – медленно сказал Аркадий, – можно было бы сделать вывод о том, что лучевое поражение было ощущением субъективным, верно? Безотчетный страх, обычно предшествующий сердечному приступу.
– Ерунда, – резко сказал Селунин. – Страх является следствием начавшегося уже процесса, просто больной еще не осознает происходящих физических изменений. В случае Подольского этого не было – сердечный приступ начался за пять секунд до смерти, а ощущение страха возникло много раньше.
– И как вы это объясняете?
Селунин повернулся в сторону главврача, и тот впервые подал голос:
– Коллега никак это не объясняет. Точнее, объяснение выходит за рамки его компетенции. Именно в связи с этим я счел необходимым изъять из экспертного заключения его результативную часть, оставив только описательную. Прошу считать это моим официальным решением и не предпринимать по этому поводу никаких апелляционных действий. Видите ли, – добавил он нормальным голосом с каким-то даже извиняющимися интонациями, – лично Валентин Сергеевич может сказать вам что угодно, но официально я вынужден… Вы уж не обижайтесь… А то, знаете, некоторые ваши коллеги, если недовольны экспертизой, начинают жаловаться в инстанции. Я хочу предупредить – если вы это сделаете, дело у вас попросту заберут.
– Вот как, – пробормотал Аркадий. Интересно, к какому выводу пришел Селунин. Впрочем, догадаться можно: он обвинил оперативника МУРа в фальсификации осмотра – что другое он мог сказать, хотя и это было, вообще говоря, глупо: в таком случае оперативник должен был знать о предсмертном ужасе Подольского. И следовательно… Ага, понятно: патологоанатом решил, что именно действия оперативного отдела… Гм, но тогда МУР ни за что не выпустил бы дело из своих рук, не передал частной детективной фирме, это ясно. Или неясно? В МУРе почему-то хотели от смерти Подольского отмежеваться и полагали, что до экспертизы второй степени дело не дойдет, но не подозревали, что Виктор сумеет по своим каналам… Слишком сложно.
