– А с тостом – политработа…
– Правильно, Виктор. Разрешите второй тост за наших прекрасных дам. Товарищи офицеры!
Мужчины встали.
– Я тоже офицер – лейтенант запаса Мартьянов! – Игорь вытянулся и залихватски выпил, сорвав аплодисменты присутствующих.
За столом стало веселее, вино уже проявило свое благотворное влияние. Майор без команды начал наполнять стаканы. Тамара подвинулась ближе и сидела уже нормально, а не на краешке, как вначале. Появился её муж, прапорщик Казак с гитарой в руках. Гитару он пристроил у входа, а сам сел рядом с женой, которая быстренько соорудила ему тарелку с едой и стаканчик, чем он втихаря и воспользовался. Егор скорчил недовольную мину.
– Гитару-то, зачем принес?
– Лейтенант приказал. Вы гуляете – он за главного, не могу не подчиниться, – произнес прапорщик с набитым ртом.
– Правильно приказал, – это уже говорил генерал, – Егор Ростиславович, сыграй нам, пожалуйста…
– Он Бетховена на гитаре играет, я слышала… так здорово, – Ольга раскраснелась от выпитого, глаза её сверкали, – сыграй Лунную…
– Ну, Бетховен – это, конечно, хорошо, но уже без меня, – генерал посмотрел на часы, – Спой про Кавказ, пожалуйста, не в службу, как говорится…
Егор не заставил себя долго упрашивать. Он взял гитару, провел по струнам, подправил немного настройку, хотя аккорд и так звучал вроде безукоризненно и сразу запел:
Любимая, здравствуй.
Пока всё в порядке.
Я жив и здоров (правда, грязный слегка).
Попали в засаду. Как репы на грядке.
Сидим у дороги. Живые пока.
На память осталась планшетка комбата,
Попорченный пулей бронежилет,
Граната в подствольнике автомата
И восемь раздавленных сигарет.
В лощине деревня дымит, догорая,
И Солнце в дыму словно медный алтын.
Мне мало осталось – прости, дорогая…
И может, простит меня будущий сын.
Кто враг и кто друг я уже и не знаю.
Вон тот, бородатый, по школе знаком…
Но русская форма на мне, дорогая,
Сейчас я себе и комбат и Главком.
Имею в резерве: планшетку комбата,
Попорченный пулей бронежилет,
Гранату в подствольнике автомата
И семь недокуренных сигарет.
Прорваться к своим бы с вечерней зарею.
Нам лишь проскочить вон за тот косогор…
Письмо это вместе с планшеткой зарою
В пропитанной кровью земле этих гор.
Генерал слушал очень серьезно и, когда песня закончилась, он встал.
– Я хочу, чтоб вы знали: в девяностые годы я служил на Кавказе. Тогда только появилась граница с Грузией – организовано все было плохо… да, что там говорить – бардак полный, ну, и… попали мы в окружение. Из оружия, кроме автоматов и пистолетов ничего… окопались, конечно, ведем бой, а чечены головы поднять не дают. Ну, думаю, кончилась моя карьера… и людей всех положу… Но тут, откуда ни возьмись, лейтенантик молодой со взводом десантников часа за полтора всю блокаду снял и почти без потерь… а пресса наша тогда писала, что мы воевать не умеем, Бог им судья… Да… так вот подходит ко мне этот лейтенант, представляется – лейтенант Градов Егор Ростиславович. Я его с тех пор так по имени-отчеству и зову. Спасибо тебе Егор… и за песню тоже, но тост мой последний на сегодня не за тебя, а за тех, кого мы потеряли… кого сегодня с нами нет.
Все встали и выпили молча.
– Ну, всё, – генерал опять посмотрел на часы, – мне пора ехать.
– А баня?
– В следующий раз. Отдыхайте – без начальства свободней будет.
Вся компания, не садясь, отправилась провожать генерала до машины. Его водитель, как чувствовал, уже завел мотор. Как все грамотные генеральские водители, поел он раньше всех, успел проведать знакомых на заставе, поспать под музыку автомобильного приемника и, сейчас изображал из себя серьезного спеца, готового ехать хоть во Владивосток.
