— Ты угрожаешь шабире? — спросила Малика, не понимая, что с ней происходит.
Стоя перед храмом, она была уверена, что сумеет проявить уважение к чужой религии. А сейчас готова с кулаками наброситься на ракшадов, и не важно, что силы неравные.
Шедар вздёрнул подбородок. Как же он похож на Иштара: хищный изгиб губ, жёсткий взгляд, каменное лицо. Правда, Иштар умеет смеяться: звонко, от всей души. Так он смеялся перед тем, как Малика выиграла спор. Этот вряд ли улыбнётся.
— Шабира, мы пригласили тебя… — прозвучал чей-то голос.
— Пригласили? — Она усмехнулась. — Меня заставили жариться под солнцем, выставили перед вами как товар на базаре. И вы говорите: пригласили?
Служители зашептались. Шедар скрестил руки на груди. Его поза, исполненная презрения, кричала: «Перед тобой злейший враг!» Но Альхара твердил, что в Ракшаде шабире ничто не угрожает. Кстати, где он? Малика посмотрела по сторонам. Её провожатый шёл вдоль дальней стены, скользя ладонью по письменам. Ни помощи, ни поддержки от него не дождёшься.
— У тебя дерзкий голос, — прозвучало из толпы.
— Это плохо?
«Ты стоишь как воин». — «В тебе клокочет злость». — «Нет страха и смирения». — «Увидимся завтра».
Они надеются, что за ночь она наберётся ума, а утром придёт и ляжет перед ними?.. Они не глупы, чтобы на это рассчитывать. Что-то пошло не так. Какую ошибку она допустила?
— Мы не увидимся, — сказала Малика. — Ни завтра, ни послезавтра.
— Почему?
— У меня есть преимущество перед вами. Я вижу ваши глаза, а вы мои — нет. В ваших глазах я вижу обман. Чем я вам не угодила?
— Женщина должна молчать, — откликнулся Шедар.
Так вот в чём дело…
— Кто так решил?
— Всевышний.
— Я шабира. Ты не в курсе?
— Вот и беседуй с хазиром. Наедине. В присутствии других мужчин ты должна держать язык за зубами. — Шедар погрозил служителям пальцем. — А я говорил, что женщину нельзя пускать в храм.
Похоже, она всё испортила. Вдруг на помощь пришла память. Перед внутренним взором возник Авраас. В ушах прозвучал баритон Праведного Отца.
— Всевышний! — крикнула Малика, запрокинув голову. — Если я должна молчать — лиши меня голоса.
Эхо взлетело к куполу. Птицы захлопали крыльями, по стенам заметались тени.
Выждав несколько секунд, Малика пожала плечами:
— Он хочет, чтобы я говорила.
— Ты мне не нравишься, — сказал Шедар.
— Ты мне тоже, но я ведь терплю. Если бы Всевышний хотел, чтобы все женщины выглядели одинаково, — создал бы их без лица. Если бы Он хотел, чтобы женщины молчали — лишил бы голоса. Зачем исправлять то, что сотворил Бог?
— Довольно! — донеслось от двери в конце зала.
Служители расступились. При виде Иштара у Малики отлегло от сердца. С хазиром шли Альхара и сухопарый длинноволосый человек в фиолетовом балахоне. На лбу татуировка в виде сложного узора. На голове серебряный обруч, украшенный лунным камнем. Верховный жрец…
Альхара направился к стене, намереваясь закончить прерванную молитву. Заскользил ладонью по письменам. Верховный жрец замешкался возле служителей.
Иштар приблизился к Малике:
— Так нельзя разговаривать с мужчинами.
— А со мной можно? — прошептала она. — Я нахожусь в чужой стране. Я уважаю ваши традиции, хотя не понимаю их. Кроме уважения, ничего от меня не требуйте, тем более покорности. Это ты, хазир Иштар Гарпи, должен был предвидеть, с чем столкнутся твои люди… Почему здесь Шедар?
— Потому что он здесь.
— Я думала, что ошейники носят только ракшадки, — сказала Малика, глядя на терновый ошейник на шее Иштара. Из ран сочилась кровь.
