— Что это? — после долгого молчания спросил Хёск.
— Бог пишет о своей любви ко мне. Учит меня и наставляет.
— Как ты это читаешь? — поинтересовался Иштар.
Вздрогнув от прикосновения пальцев к голой спине, Малика опустила подол платья:
— Никак. Просто чувствую. Понимаю смысл. Я не знаю, на каких языках написаны фразы, хотя знаю восемнадцать языков.
Иштар воздел глаза к потолку:
— Я теряю трон, Ракшаду и смысл жизни. Почему ты покинул меня?
— Убеди остальных провести ритуал имени без посвящения в веру, — сказала Малика.
— Ты не сможешь нас обмануть, — откликнулся Хёск.
— Я не собираюсь лгать.
— Хорошо, шабира. Тебе сообщат о нашем решении.
Заложив руки за голову, Иштар прошёлся по комнате. Остановился напротив Малики:
— Хёск! Оставь нас.
— Иштар.
— Подожди снаружи!
Верховный жрец скрылся за дверью.
— Мне пришлось заново привыкать к Ракшаде, — проговорил Иштар.
— Здесь всё по-другому.
— Я никак не мог понять, чего мне не хватает, и только сейчас понял. — Иштар расстегнул зажим на шее Малики и снял с неё чаруш. — Мне не хватало твоих глаз.
Дорога во дворец показалась неимоверно долгой. Покачиваясь на носилках, Малика боролась с жаждой, головокружением и тошнотой. Когда Альхара откинул полог паланкина, она с трудом сползла с кресла и, волоча ноги, побрела по нескончаемой анфиладе комнат.
— Ну, наконец-то! — произнесла Галисия, сидя перед сундуком с карандашом в руке. — Где была?
Малика стянула с головы накидку:
— Хочу пить.
Кенеш ринулась к подоконнику, на котором стояли стаканы и кувшин.
— На тебе лица нет! — воскликнула Галисия. — Ты заболела?
— Наверное. Не знаю.
Малика залпом выпила два стакана воды и здесь же, в гостиной, упала на подушки. Весь вечер и всю ночь её мучили кошмары. Чёрные птицы, размахивая огромными крыльями, пытались вонзить ей в глаза загнутые клювы.
6. ~ 6 ~
Адэр осторожно провёл ладонью по матерчатому переплёту тетради. Как-никак документу сто лет. Потускневшая надпись на обложке гласила: «Первый свидетель».
— Похоже на религиозный трактат.
Кебади пожал плечами:
— Мой дед молился от случая к случаю. Перед смертью отказался от исповеди. Разве так ведут себя верующие люди?
С той минуты, как Адэр взял тетрадь, летописец не сводил с него глаз. В присутствии правителя он обычно чувствовал себя свободно. Снимал очки, доставал из ящика фланелевую тряпочку. Иногда забывал о важном госте и что-то выводил пером на листах толстой книги. Кебади не нервничал, даже когда вытаскивал из тайника документ, свидетельствующий о причастности его деда к поджогу библиотеки. Сегодня в его позе и взгляде сквозила непривычная тревога.
— Если бы не вы, пропал бы труд моего деда. Не знаю, чем отблагодарить вас. Я богат только книжной пылью и сединой.
— Пыль и седину оставь себе, — улыбнулся Адэр и открыл тетрадь.
Страницы испещрены почерком либо слепого, либо безумца, который написал текст, затем забыл и сверху написал ещё пару текстов. Строчки заползли одна на другую, буквы переплелись, фразы местами смазались: чернила не успели высохнуть, а тетрадь закрыли.
— Страницы все на месте? — спросил Адэр, пытаясь разобрать хоть слово.
— Да, мой правитель. Даже закладка не потерялась.
— Закладка? — удивился Адэр.
Кебади дал ему листок, сложенный ширмочкой. Адэр аккуратно растянул её. Этот лист вырвали из какого-то журнала: в уголке номер; цифры и даты в два столбика. Существование закладки отметает подозрение о забывчивости деда: он отмечал страницу, на которой закончил писать. Значит, неразбериха в текстах сотворена осознанно.
