– Моя рука! – взвыл ротмистр. На пол упал его отрубленный палец. Какая-то дама испуганно завизжала и упала в обморок – тугие корсеты не позволяли светским женщинам сильно волноваться. «Маленький рыцарь» Юрий Володыевский – а он и в самом деле был на голову ниже своего кузена – выхватил саблю. Обнажил саблю и Иван. Выставили клинки и два товарища подольского князя, кроме раненого ротмистра, упавшего на колени у колонны. Однако охрана тут же развела в стороны забияк. Володыевского и его людей увели и бросили в тюремную камеру.
– Пусть остынут, – спокойно отреагировал Януш на протесты Кмитича, что не пристало подольского знаменитого шляхтича держать в сырой тюрьме, как простого вора. И только родственник Юрия Володыевского Иван ни чуть не огорчился.
– Ось тепер ми справді перемогли поляків! – шутил Иван Володыевский…
Правда, это был не единственный и далеко не самый громкий скандал во дворце Юдицкого того вечера. В Кейданы прибыл полк «беларуского полковника»* Константина Поклонского, известного своими поклонами перед царем. Поклонский, впустивший в Могилев «православных братьев по вере» и печально известный резнёй могилевских евреев, ныне полностью разочаровался в московитах, и уже, вроде как перешел обратно на сторону Януша Радзивилла, тем не менее, оставаясь все еще официально «беларуским» полковником, т. е. литвином или русином, принявшим сторону царя и его церкви. Жмайтская шляхта высказала бурный протест по поводу присутствия в Кейданах Поклонского. Когда же этот пан появился во дворце Юдицкого, то его вообще чуть не избили, и охране вновь пришлось вступиться. Но по морде Поклонский все же схлопотал от некоего шляхтича за то, что его казаки разграбили жмайтское местечко Сапежишки. Ну а бискуп Парчевский заявил Янушу, что не даст этому изменнику даже на пистолетный выстрел приблизиться к тексту Унии, и что если Поклонский так уж жаждет её подписать, то нужен отдельный с ним договор. – Шли бы Вы, пане, отсюда по добру по здорову, – тихо советовал Януш Поклонскому, – я лично на Вас зла не держу, знаю, что хотели Вы как лучше там, в Могилеве, но если не уйдете, то я буду вынужден арестовать Вас и начать расследование по делу о смерти всех могилевских жидов, что Вы, как говорят, перебили в угоду царю.
Янушу явно не нужен был союзник и подписант Унии с такой грязной репутацией. Поклонский не заставил гетмана повторять угрозу дважды и тут же ретировался… Однако и этот эпизод прошел мимо влюбленных пана Кмитича и пани Биллевич. Они уединились в саду дворца, не обращая внимания на часто мелькавшие там разные парочки и просто гостей, и самозабвенно целовались, держали друг друга за руки, смотрели в глаза друг друга, о чем-то смеясь болтали, вновь целовались… Уже после бала, когда совсем стемнело Кмитич и Алеся вернулись «на землю», присоединившись к торжественному молебну в кальвинистской церкви. Такие же торжественные молебны проходили одновремененно и в лютеранском и православном храмах Кейданов. А затем ночное небо озарил праздничный фейерверк. Все фыркало, свистело и взрывалось яркими искрами… – Словно и нет никакой войны, – улыбаясь, восхищенно смотрела Алеся на яркие вспышки и разрывы ракет. – Правда, Самуль? Словно в честь нас салютует небо!
Кмитич глядя на фейерверк почувствовал комок в горле. Хлопки и свист ракет заставили его вспомнить и о покойном инженере артиллерии Казимире Семеновиче, и о горящей огнем Вильне, и о дрожжащим от канонады Смоленске… Кмитич даже зажмурился, схватившись пальцами за виски. Ему показалось, что он вновь слышит душераздирающий крик еврейки там, в разоренной врагом Орше, что вновь стоит прижавшись спиной к красной кирпичной стене Смоленска, уворачиваясь от огненных осколков каленых ядер… К жизни его вернуло прикосновение руки Алеси. Кмитич открыл свои влажные глаза. Алеся все еще держала ладонь на его высоком лбу, внимательно глядя на него. Девушке ничего не надо было объяснять, она и так поняла, что творится с её любимым. – Эх, любая моя Алеся, – покачал оршанский князь головой. – Невовремя мы все же встретились с тобой.
