Трус и воля - страница 19




Кинотеатр был «Колизей», что смотрели, уже не помню. Помню только, что главное было не на экране, любовался на профиль пленившей меня девушки. Зал местами надо мной потешался. Впрочем, были и такие, что находили мое поведение романтичным.


Преследовать Виолетту с ее спутником я не стал.


А зимой гонялся за тенью. И чтобы не праздновать труса, шел в очередной раз за фетишем.


Одна такая девушка, когда я увязался за ней, согласилась слушать взволнованные речи о том, какая чудесная Виолетта и как я увлечен ее глазами. Я проводил девушку до парадного подъезда ее дома на Охте, где мы стояли на морозе, и она целый час мерзла, а я все говорил и говорил. Наконец, сосед высунулся из форточки и прокричал мне:


– Что ж ты, парень, ведь совсем девушку заморозил!


Я опомнился, и мы расстались.


Чудесная девушка! Чудесная встреча! Она так терпеливо и с таким вниманием слушала! Вот скажите, как не любить этот мир после таких встреч?

Я червь, я раб

В глазах твоих,
           В глазах твоих
Презрение.
           Презрение?
Что в жизни мне заменит их?
Глумление,
           Глумление.
Я – шут, циркач, во мне одно
Сомнение.
            Сомнение?
Ведь все пройдет, и мне смешно
Мое
     самосожжение.

Я шел по улицам Ленинграда. Стоял конец декабря 1973 года. Было, как всегда в декабре, сумрачно и стыло. Но я шагал к любимой, возвратившись из армии, будто в оправдание своего долгого отсутствия облачившись в форму рядового.


Шинель, х/б, сапоги, серенькая шапка-ушанка. При встречах с военными правую руку – под козырек, и шел далее. Никто не останавливал. А в Саратове непременно бы военный патруль задержал. В кармане была справка о демобилизации. Служить мне надо было, как окончившему ВУЗ, всего год, в звании рядового. Лычек на службе не заработал.


Павел Семенович, увидев меня, как-то загорелся. Вся семья оказалась дома. И начались расспросы. Но я не изменился, и потому, как и раньше, ел глазами Леру. Скоро родители позволили нам уединиться в ее комнате. Но ничего не происходило, я по-прежнему робел, а разговор все время вертелся около тем, более всего касающихся не любимой, а меня.


Это случилось летом прошлого года, когда мы ехали в метро по направлению к Балтийскому вокзалу. Я почти как автомат все время повторял: «Лера! Я люблю тебя», и она выглядела слегка испуганной. В вагоне метро мы сидели рядышком, на Лере была юбка чуть выше колена, и я, протянув руку, положил ее на колено любимой. Положил без всякой задней мысли, просто от казавшейся естественной тяги быть ближе. А она прошипела: «Убери лапу!» – и я поспешно убрал.


Провожать себя дальше вокзала Лера не позволила. И когда я таки пробовал увязаться, уже на перроне она с отчаянием воскликнула: «Ну, что ты со мной делаешь!», на что я сразу, не подумав, как в зеркале, вскрикнул: «А что ты со мной делаешь?» Но тут же перепугался, и решился отпустить.


Как появлюсь перед нею снова, боялся и подумать.


А кажется, что нашел оправдание. В самом деле, в ответ на такое искреннее и бурное признание как могла любимая сама не броситься мне на шею! А теперь, после полуторагодовалого отсутствия, сидел в военной форме и пытался занять разговором, будто не прошло и недели с нашей последней встречи.


В армии больше полугода был электриком части. Должность относится к разряду хозобслуги, хозобслуга лучше прочих снабжается съестным и почти вольная. Правда, выходить за пределы части без увольнительной рискованно, но если недалеко, отлучаться можно. Вкусив такой вольницы, жил почти барином. Мне в армии исполнилось 25 лет. Молодые солдаты уважали за преклонные года. Также уважали за высшее образование и принадлежность городу, который вся страна любит.