– Верь мне, Карла, – просто попросил он. – Счастье – это же не значит смеяться каждую минуту.
Голос у него был спокойный, хотя и грустный. И мама Карла немножко успокоилась. Руки ее ослабели, и слезы потекли по щекам ручьями. Она уткнулась папе Мигелю в плечо и прошептала:
– Она моя единственная дочка…
– И моя тоже, – кивнул папа Мигель серьезно. – Она хоть что-то говорила?
– Ничего… – покачала головой мама Карла.
– Успокойся, я поговорю с ней. А ты приготовь нам… орчаты с порошком из корицы.
– С корицей?.. – удивилась мама Карла.
Корица – дорогая вещь, да и кто добавляет корицу в холодное молоко из орехов.
– Именно, – улыбнулся папа Мигель и погладил маму Карлу по голове, как маленькую.
И она улыбнулась – так замечательно знать, что кто-то точно знает, что делать, когда ты сдался.
Мама Карла тихо прикрыла за собой дверь. А папа Мигель присел на кровать.
– Кристина, – позвал он негромко, но властно. – Посмотри на меня.
Кристине было все равно. Но она посмотрела. Папа Мигель совсем не выглядел взволнованным. Его темные глаза казались сейчас теплыми и будто говорили: «Я знаю, что с тобой».
– Почему? – прошептала Кристина. – Я даже плакать не могу…
– Помнишь тот вечер? – посмотрел папа Мигель в окошко. – Когда ты пришла за мной на крышу, чтобы сделать мне хорошо?
Кристина помнила. Казалось, это было не с ней, а с кем-то другим.
– Тогда ты тоже спросила «почему». Что я ответил?
Губы Кристины дрогнули. Неужели папа Мигель тогда чувствовал вот это же самое? Когда сердце в груди останавливается без причины?.. Не может быть, чтобы кто-то когда-то чувствовал то же самое.
– Кри, что я ответил? – требовательно повторил голос папы Мигеля.
– Когда тебе плохо, ты должен выбрать, стать сильнее или слабее, – бездумно повторила по памяти Кристина, пялясь в потолок. В углу паук снова намусорил.
– Что ж, я так и думал, что тогда ты пообещала вставать, только чтоб меня заставить поесть, – папа Мигель поднял брови почти насмешливо.
Кристине сделалось обидно. Он должен был… понять, а не смеяться.
– Я просто страдаю, – поджала она губы и рывком села. – Ты сам говорил, что, когда плохо, сначала надо пострадать. А вставать – потом.
– Так бы и сказала, – улыбнулся папа Мигель. – А то мама уже думала, ты умирать собралась… Тогда сейчас будем пить орчату с корицей и страдать, – он хлопнул в ладоши и воскликнул: – Я так это люблю!
– Что, вообще, за странная идея, бросать в орчату корицу, – наморщила нос Кристина – ей стало лучше, теперь она хоть что-то стала чувствовать.
– Самая лучшая идея, – щелкнул папа Мигель ее по носу. – Ну, а если серьезно… Мир расстраивает нас довольно часто. Я могу тебе чем-то помочь?
– Энрике… ушел, – всхлипнула Кристина. Кажется, сейчас польются слезы.
– Энрике? – удивился папа Мигель. – Тот, что называл тебя головастиком, что ли?..
– Да, но… Я не только поэтому… Просто… Он сказал, что счастья в «Горизонте» на всех не хватит. И… я раньше об этом не думала…
И наконец пришли рыдания.
– Девочка моя… – дрогнувшим голосом сказал папа Мигель и обнял ее, как большой добрый медведь.
Он знал, что однажды Кристина поймет это, и ее сердце будет болеть так же, как и его.
Вошла мама Карла с подносом. И стаканы брякнулись друг о друга, потому что мама Карла не ожидала, что Кристина будет плакать в объятиях папы Мигеля. Но мама Карла знала: корица – вещь дорогая, а еще папа Мигель совершенно точно сказал, что орчата с корицей – лекарство. Поэтому она благополучно поставила поднос на столик и тоже села на кровать и присоединилась к их объятиям.
