Через три прохода я наткнулся на небольшую стайку уток, плавающих напротив входа. Как бы осторожно ни двигался, они все же услышали и наверняка заметили меня еще издали. Но не взлетели, а медленно подплыли к зарослям и скрылись из вида. Я не стал лезть напролом, а отыскал в тростнике сухое место и залег в надежде дождаться, когда они выплывут на чистую воду сами.
Слева послышались два выстрела, и чуть поодаль от меня прошелестел небольшой табунок чирков.
Я улегся на живот, рядом положил ружье и принялся внимательно осматривать частокол тростника, пытаясь разглядеть затаившихся там уток. Время тянулось медленно. Лежать в одном положении, не двигаясь, было тяжело. Тишина стояла смертная. Я решил вздремнуть. Расслабился и закрыл глаза. Заснул мгновенно. Не помню, сколько так пролежал, но когда пробудился, утки плавали посредине плеса метрах в пятнадцати от меня. Какое-то время я рассматривал их. Это были красноголовые нырки, или, как их еще называют, голубая чернеть. Два селезня и три уточки. Головки самцов были окрашены в ярко-рыжие цвета. На горле виднелись небольшие белые пятнышки. Грудки, задняя часть тушек и небольшие, клинышком, хвостики блестящего черного цвета. Вся остальная часть спинок и крылья – чистого голубого цвета, с нежными темными поперечными струйками. Клювы черные с ярко-голубоватой перевязью. Самочки по расположению красок на перьях напоминали самцов, но только они были полностью окрашены в ржаво-бурый цвет с разными оттенками.
Настолько красивы и величественны были эти птицы, что я невольно залюбовался ими. Стрелять в них у меня не поднялась рука. Какое-то время еще наблюдал за ними, затем встал. Утки с шумом взлетели. Я без сожаления посмотрел им вслед и побрел дальше.
На плесах уток не было, но из налетевшего табунка серой утки мне удалось выбить селезня.
Через пару часов хождения у самой переправы неожиданно взлетела одиноко сидящая серая уточка, которая после выстрела стала последней добычей моей утренней охоты.
У «полосы препятствий», как шутя мы окрестили топь у берега, на кочках сидели и курили Владимир Петрович и Славик.
– Ну, как делишки, караси? – обратился я к приятелям.
– Ничего себе, мерси, – откликнулся начитанный Славик.
– А точнее, – допытывался я.
– По три взяли, – невозмутимо ответил Владимир Петрович.
– Ну, отлично. И у меня две. Как думаешь, Славик, на плов хватит?
– Вполне.
– Тогда вперед!
Услышав мой последний выстрел и наши голоса, из тростников выполз Юрий Иванович.
III
В лагере, не договариваясь, каждый из нас занялся делом. Владимир Петрович достал чайник, ведерко и подался через полосу препятствий за чистой водой. Славик с Юрием Ивановичем, который взял тоже две утки, принялись ощипывать дичь. Я расставил стол, выставил съестные припасы и стал разжигать костер для приготовления чая.
Солнце стояло в зените и, несмотря на конец октября, нещадно палило. А ведь рано утром окна нашего автомобиля были покрыты тонким слоем изморози, и на придорожной растительности лежал иней.
Ну, таковы атмосферные метаморфозы Прибалхашья.
На обед доедали то, что осталось от вчерашней трапезы и возбужденно делились впечатлениями от охоты.
Из того, что нам удалось добыть, преимущественно была серая утка да парочка чирков-трескунков.
Минут через сорок вся обработанная дичь лежала у костра.
– Наверное, всех бросим в казан? – предложил я.
– Да, конечно, – категорично согласился Владимир Петрович.
