– И это правильно. Я разлюбил Арела именно из-за того, что он плохо слушался меня. Если мне не перечить и слушаться, я не разлюблю, никогда тебя не разлюблю! Мы будем счастливы. Я сделаю тебя счастливым, – Корс протянул руку к его лицу и с нежностью провел пальцами по шраму. – Скорее бы уже заняться твоим лечением! Я уберу тебе этот шрам, я залечу его.
– Ты стыдишься меня из-за него? Он всё портит, да?
– Я этого не сказал.
– Ты даже когда даёшь мне в рот, все время стараешься пихать в здоровую щеку и никогда – в шрамлёную.
– Да блядь, Ник! Тебя вот иногда действительно нужно затыкать хуем, чтобы ты помолчал! – не сдержавшись, Корс снова повысил голос.
И на лице Ника сразу появилось напряжение, он шарахнулся в сторону и быстро сказал:
– Не надо… пожалуйста, Витор!
– Не читай мои мысли! Ты разве видишь, что я что-то делаю тебе?
– Но ты хочешь… всё время хочешь меня ударить. Я сказал, что люблю тебя, и поэтому ты теперь будешь меня бить? Да?
Корс видел, как Ник побледнел, его губы дрожали от волнения и расстройства, а в голосе сквозили нотки обиды; он буквально запнулся на полуслове, замолк, нервно сглотнув. Его лицо было таким грустным, что на него невозможно было смотреть так, чтобы сердце не сжималось от жалости.
– Прекрати капризно надувать губы, это просто вульгарно! – Корс старался не поддаться, чтобы не начать жалеть его.
– Я ничего не надуваю, – обижено возразил Ник. – Карину ты никогда не бил, а меня постоянно пинаешь! Хлопаешь меня по глазам и губам, которые тебе так нравятся. Бесконечные оплеухи от тебя за каждый «не такой», по твоему мнению, взгляд, за каждое «не такое» слово – ты сразу бьёшь. Да, может быть, не в полную силу, но это унизительно.
Корс видел сейчас, что постоянное ношение маски всё же сказалось на его Нике, и он, как и большинство рабов и простолюдинов, когда его лицо открыто, плохо контролирует мимику, свои эмоции, и если он расстроен, это отражается на его лице в полной мере. Он даже не старается или не умеет как-то сдерживать себя, потому что не привык получать от собеседника обратной связи в зависимости от выражения своего лица, не понимает, что это важно, и не заботится об этом. Корсу невыносимо было видеть эту ущербность.
– Прости! Прости! – он схватился за голову. – Ты вызываешь во мне какие-то низменные чувства! И Карина полная дура, конечно, но она моя единственная девочка. Я берег её, хотя по-хорошему её следовало очень жестко наказывать. Но эта идиотка в итоге хоть нашла себе такого же дурака. А ты ненормальный совсем, понимаешь? Дикий, запущенный. Ну что ты смотришь на меня своими глазками и молчишь? Мой беленький, беленький мальчик! Ох, ох, моя куколка.... Иди сюда, ползи сюда ко мне, немедленно! Вот так…Тебе ведь хорошо со мной? Я ведь так люблю тебя, моя ненаглядная прелесть, глазки, как у куколки, и губки.
– Ты меня бьешь!
– Прости, прости, моя куколка! Я делаю это для твоего же блага. Если бы ты не был таким глупым, ты бы благодарил меня за это. Благодари…
– Спасибо.
– Мой мальчик. Мой глупый мальчик…
– Мне больно, не надо… не трогай…
– Потерпи, ты напился вчера, и как бы я ни любил тебя, ты будешь наказан…
– Ах, ах… Хватит, отпусти!
Корс всё же отпустил его член и яички, перестав их так сильно сжимать и впиваться в них ногтями.
– Только послушание приведёт нас к успеху, любовь моя. Я так люблю, когда твои светлые глазки наполняются слезами…
