»
Лис несколько раз перечитывал эти строчки, раз за разом, и в его собственной голове вспыхивали воспоминания, одно ярче другого. Катлин, которую он веками жаждал забыть, пришла к нему снова ниоткуда, такая же легкая и прекрасная, как была.
***
Конец 15 века, Франция
Рыжий лис с желтыми глазами сорвал белый, будто фарфоровый ландыш, на лепестках которого еще блестели жемчужинки росы. Было ясное утро; солнце – большая золотая птица, – еще не успела взлететь совсем высоко, чтобы осушить на траве и цветах ночные слезы луны.
– Николя! – послышалось из-за деревьев, оттуда, где примостились цепочки кибиток и доносился запах костров. – Николя, где ты?
Голос был звонкий и принадлежал юной худенькой лисичке в синем платье.
– Я здесь, Катлин!
– Где?
– Здесь, Катлин, здесь! – отозвался лис, пряча ландыш за спину.
– А я уж думала, куда ты запропастился, – делано сердито сказала подошедшая лисичка, сминая весеннюю траву босыми лапками.
– Искал тебе подарок! – серьезно ответил Николя.
– Подарок? В лесу?
– Да. Смотри!
Лис протянул Катлин драгоценную находку.
– Первый ландыш в этом году, такой же нежный и красивый, как ты!
– Ну ты скажешь! – смутилась лисичка и приколола цветок к корсажу. – Я – просто цыганка, а это – просто цветок.
– Нет, не просто. Это – моя к тебе любовь. Помяни мое слово, когда-нибудь именно ландыш станет символом счастья!
– Ай, еще один предсказатель на наши головы!
– И нечего смеяться!
– Ах, нечего? Тогда погадай мне! Ну, давай!
Катлин протянула переднюю лапку. Лис погладил ее ладонь пальцами и начал тем же тоном, каким говорили в таборе все лисицы, умеющие гадать:
– Ну-ка посмотрим… Линия жизни широкая, как река – это значит, ты сильная. К тому же, она двойная – это сулит успех и богатство. Ой, ты посмотри! Ай-ай-ай, с ума сойти…
Николя поцокал языком, и Катлин насторожилась.
– Что?
– Твоя лапа уже в моей лапе, а я даже не просил – значит, ты, хочешь или нет, будешь моя.
– Дурак! – вскрикнула лисичка и отняла лапу.
– Сегодня я пойду к твоему отцу, – серьезно сообщил Николя.
– Ты итак ему с детства глаза вечно мозолишь – там твой золотой хвост мелькнет, тут, здесь Ник напроказничал, там набедокурил.
– Это давно было. А нынче я жених, ты невеста, и мы поженимся с тобой по цыганскому обычаю. Буду я богатый, и куплю тебе все, чего не попросишь: и жемчужные бусы, и коралловые серьги, и вообще все. Будут у нас лисята – мальчик и девочка, а лучше мальчик и две девочки, чтобы в семье было три красавицы вместо двух, и умрем мы в один день… Нет, мы никогда не умрем. Я даже на тот свет тебя не пущу, так ты мне по нраву.
– Какой прыткий! – фыркнула Катлин. – Так-таки лисята?
– Да.
– Так-таки не умрем?
– Да!
– Никто не обманет Смерть, дурачина.
– А я обману, клянусь, что обману, если ты поклянешься тогда быть моей.
– Размечтался! Сначала ты обмани, а там поглядим.
– Нет, поклянись!
– Ай, дурак! Ну, клянусь, клянусь, отстань…
– И клянешься, что не выйдешь за другого, не дождавшись меня?
– Клянусь, сумасброд!
И, не дожидаясь ответа, лисичка убежала. Николя ухмыльнулся ей вслед.
***
Через несколько лет
– Покажите еще сережки. Нет-нет, вон те, изумрудные. Вы бы купили такие своей жене?
Бобр-ювелир подал покупателю серьги и почесал в затылке.
– Она у меня не больно серьги носит, ежели только бусы, и то недорогие. Потерять боится. Она у меня, понимаете, из простых…
– Понимаю. Сердцу не прикажешь.
– Есть такое. Она и платьями особо не щеголяет. Только вот кулон с иконой и колечко носит обручальное…
