Правда, застать заговорщиков врасплох было непростой задачей. Их охраняли вооруженные офицеры на вездеходах и целая рота автоматчиков, оцепивших степь по периметру. Эфир над рыболовами контролировался локаторами. На тот случай, если бы пришлось срочно покидать место у реки, неподалеку дежурил военный вертолет.
Однако, несмотря на такие меры предосторожности, поначалу на берегу Нуры все трое были заняты не столько секретными разговорами, сколько обсуждением фидерных снастей, привезенных Омаровым. Весь фокус заключался в том, что к удилищу крепилась специальная клетушка с кормом для рыб. Курбатов, никогда особо не увлекавшийся рыбалкой, слушал знатока с несколько скучающей физиономией. Зато Умурзаков, тот прямо-таки приплясывал от нетерпения. Кто-то сравнил бы его с мальчишкой, которому не терпится завладеть вожделенным спиннингом. Но в голове Курбатова таких ассоциаций не возникало. У него были свои счеты с казахами. Он не позволял себе ни единой доброй мысли об этом народе, расправившемся с его родителями и тысячами других русских. Его отца повесили на столбе. Его мать использовали в качестве бессловесной козлиной туши в молодецкой национальной забаве. Курбатов имел все основания ненавидеть всех казахов поголовно, и Умурзаков с Омаровым не являлись исключением. Но дело есть дело, и, скрывая свои истинные чувства, он терпеливо внимал узкоглазому генералу, размахивающему удочкой.
– Глядите, – говорил он на чистом русском языке, – вон та коса не даст течению сносить кормушку. Да и рыбка там наверняка кормится, хе-хе. Теперь крепим леску и пропускаем ее сквозь кольца, вот так. – Беспричинно похохатывая, он стал показывать. – И не забудьте про поводок для грузила…
Наконец забросили снасти и расселись на полевые брезентовые стулья, уставившись на поплавки. Перезабрасывать приходилось часто, что все сильнее раздражало Курбатова. Но лицо его сохраняло нейтральное выражение, а приборов для чтения мыслей пока не изобрели.
– Тише, – шипел Омаров, когда сетчатые кормушки товарищей плюхались в воду неудачно.
Порой начиналась мелкая поклевка, и тогда генерал Умурзаков выпрямлялся на своих пощелкивающих коленях и, выпучив глаза, резко вздергивал удочку. Подсекать он не умел. У Курбатова это получалось лучше, хотя ему тоже не везло. Таскал карасиков и окуньков только Омаров. Рыбалка была завершена, когда он выловил пузатого двухкилограммового язя, оказавшего бешеное сопротивление.
– Ну все, – пропыхтел он, вытирая пот со лба, – дело сделано.
Умурзаков, не поймавший даже жалкой плотвички, бросил на него взгляд, наполненный желчью.
– Дело еще и не начиналось, – процедил он, брезгливо кривя губы.
Курбатов молча смотал удочку, отцепил кормушку, наполненную раскисшей кукурузой, и закурил, отмахиваясь от докучавших комаров.
– Больше полусуток прошло, а Бабуин молчит, – продолжал нервничать Умурзаков.
Бабуином на самых верхах звали Султанбаева. За глаза, конечно. Бабуина Султанбаев не простил бы даже любимым внукам.
– Думает, – предположил Омаров, любуясь язем.
Умурзаков тоже посмотрел на рыбу.
– Долго он думает. – Ища, на ком бы выместить раздражение, он перевел взгляд на Курбатова. – Эй, лейтенант! Когда контейнеры привезешь?
Курбатов посмотрел на него тусклыми, ничего не выражающими глазами.
– Когда надо, – сказал он, – тогда и привезу.
Умурзакову захотелось достать пистолет и начать стрелять в тупую башку этого русского, пока в обойме не закончатся патроны. Стыдно было признать, но Курбатов переиграл его, навязав собственные правила игры. Поначалу предполагалось избавиться от русского летехи, как только он раздобудет контейнеры со смертоносным оружием. Однако Курбатов оказался не прост, ох, не прост. Припрятав добычу, привезенную из России, он заявил, что намерен присоединиться к двум заговорщикам на равных правах. То, что они заслуженные военачальники, его не смущало. Его вообще ничего не смущало, этого жилистого, желтоглазого парня с жестким лицом и свинцовыми глазами. Его можно было убить, но переубедить – нет. Пришлось соглашаться на его условия, потому что иначе долгие годы подготовки шли псу под хвост.
