Кольцо с волчьей головой, возвращённое охранником с татуировкой змеи, жгло палец Вани, как раскалённый металл. Мафия, чьё послание он носил, напомнила о себе, но её угрозы были ничем по сравнению с адом корабля. Ежедневное насилие – избиения – сломало его.
В тесном, вонючем туалете, где ржавые трубы сочились водой, он достал нож, спрятанный в ботинке – тот самый, что подкинул охранник с посланием мафии. Лезвие блеснуло в тусклом свете лампы, и Ваня, дрожа, прижал его к запястью. Кольцо жгло, будто умоляло остановиться, но он полоснул, глубоко и резко. Кровь хлынула, тёплая, заливая пол. Он ждал облегчения, но вместо него пришёл Серёжа – не видение, а тень, стоящая в углу, с укором в глазах. «За что, Вань?» – шептал он, и Ваня, задыхаясь, полоснул вторую вену. Мир поплыл, а голос матери эхом отозвался: «Ты не уйдёшь». Его тело осело, и последним, что он видел, была волчья голова, горящая алым.
Дверь туалета с грохотом распахнулась. Франц, громила с французским акцентом, ворвался первым, его глаза сузились при виде крови. «Merde, Череп, что ты натворил?» – рявкнул он, хватая Ваню за плечи. Рашид, низкий и жилистый, с шрамами от ожогов, протиснулся следом, матерясь на узбекском. «Живой ещё, шайтан!» – крикнул он, выдергивая тряпку из кармана. Джордж, серийный убийца с ледяной улыбкой, молча встал у двери, сжимая самодельный нож, готовый резать любого, кто сунется. Франц, не теряя времени, поднял Ванино тело, словно мешок, и потащил не к лазарету – туда охрана не пустила бы, – а в заброшенный отсек в трюме, где троица прятала контрабанду. Ржавые стены отсека, заваленного ящиками и тряпьём, пахли плесенью, но здесь их не нашли бы.
Рашид, сорвав с Вани рубаху, обмотал запястья тряпками, сдавливая, чтобы остановить кровь. «Держись, Череп, не смей дохнуть!» – шипел он, выливая на раны самодельный спирт, украденный из кладовой. Ваня, в полубреду, взвыл от боли, но Франц прижал его к полу. «Терпи, щенок. Мы не для того тебя нашли», – прорычал он, его руки, привыкшие к сделкам с кокаином, были точны, как у хирурга. Джордж, стоя у входа, бросил взгляд на Ваню – не сочувствующий, а оценивающий, будто решал, стоит ли тот спасения. Рашид, закончив перевязку, хлопнул Ваню по щеке. «Очнись, брат». Ваня, задыхаясь, сжал кольцо, чувствуя, как оно жжёт, а тень Серёжи медленно растворяется.
В отсеке, под тусклой лампой, Ваня приходил в себя. Кровь остановилась, но слабость сковывала тело, а кольцо пульсировало, будто впитало его боль. Франц, сидя на ящике, протянул ему флягу с водой. «Пей, Череп. Ты нам нужен», – сказал он, и в его голосе мелькнула не только прагматика, но и тень заботы. Рашид, жуя кусок чёрствого хлеба, ухмыльнулся. «В Ташкенте я видел парней, что резали вены. Все сдавались. А ты, смотри, живучий». Джордж, молча чистя нож, кивнул, и этот жест был для него равносилен речи. Ваня, кашляя, выпил воды и впервые заглянул в их лица – не как в зверей, а как в людей, которые, как и он, были в аду.
Той ночью они говорили. Франц, потягивая самодельный самогон, рассказал, как его предали в Марселе, когда он вёз тонну кокаина. «Друзья продали, Череп. Здесь я научился: доверяй только тем, кто рядом», – сказал он, глядя на Ваню. Джордж, впервые разомкнув губы, пробормотал о своей последней жертве – женщине, чей крик до сих пор снился ему. Его голос был пустым, но глаза, глядя на Ваню, смягчились. Рашид, смеясь, вспомнил, как взрывал склад в Ташкенте, уходя от погони. «Я думал, это конец. А потом попал сюда. Жизнь – хитра, но мы её обхитрим».
