Наутро я отправила Виктора в юридический институт в расчете на то, что Луньков все-таки мог там объявиться, а сама отправилась в мэрию.
Обстановка в приемной господина Горохова сегодня чудесным образом изменилась. Телефоны трещали без перерыва, двери не закрывались, какие-то солидные люди с неподвижными глазами степенно восседали в креслах, видимо, ожидая приема. Секретарша узнала меня и приветливо улыбнулась.
Сегодня она была в коротком черном платье и выглядела особенно хрупкой.
– Посидите минуточку! – попросила она. – Сейчас Артур Евсеевич вас примет!
– Позвольте! – возмущенно загудел какой-то толстяк с аккуратной плешью на макушке. – У меня неотложное дело, и я первый в очереди…
– Мне лучше знать, кто здесь первый! – отрезала секретарша, глядя на толстяка строго и непреклонно.
Немного поворчав, тот умолк. У этой хрупкой девушки был стальной характер! Заговорщически кивнув мне, она скрылась за обитой кожей дверью, а потом, выпорхнув оттуда, сказала:
– Проходите, Ольга Юрьевна! – Оказывается, она с одного раза запомнила мое имя, а возможно, справилась о нем в газете.
Я благодарно кивнула и прошла в кабинет.
Помещение оказалось довольно вместительным и очень светлым. В светлых же тонах была выполнена и мебель – столы, поставленные буквой Т, мягкие стулья с бежевой обивкой, застекленные шкафы. В глубине комнаты за столом сидел хозяин кабинета.
Нельзя сказать, что у него была располагающая внешность. В нем сразу угадывался человек, привыкший повелевать и взыскивать за упущения. Массивная сутулая фигура, сумрачное лицо с грубыми, словно вырубленными чертами, недоверчивые колючие глаза. На мое приветствие Горохов ответил коротким кивком и вопросительным взглядом. Ему и в голову не пришло встать или предложить мне присесть.
Не слишком смущаясь таким приемом, я подошла к столу и преспокойно опустилась на стул напротив Горохова.
– Ольга Юрьевна Бойкова, – представилась я с улыбкой. – Главный редактор… – Знаю! – перебил меня Горохов. – Какой у вас ко мне вопрос?
Чувствовалось, что это его обычная манера вести диалог – обескураживая собеседника и показывая свое превосходство. Но я не занималась торговлей и особенного трепета перед чиновниками не испытывала. Я решила тоже начать с обескураживающего вопроса.
– Артур Евсеевич, скажите, пожалуйста, – начала я, – вам известен Луньков Вячеслав Игоревич, студент юридического института?
Не скажу, что Артур Евсеевич изменился в лице – это забронзовевшее лицо вообще менялось редко, – но могу поклясться, что в глазах его на краткий миг появилось смятение. Но закалка у него была на зависть – Горохов немедленно взял себя в руки. Не пошевелившись и не отрывая от меня взгляда, он сухо сказал:
– Не знаком. У вас есть еще вопросы?
Разумеется, они у меня были. В своем стремлении сразу поставить меня на место Артур Евсеевич переигрывал. Было бы естественнее вести себя в таком положении иначе.
– Простите, – сказала я. – Вопрос звучал немножко по-другому. Я спросила, известен ли вам такой человек…
– Не известен, – так же категорически заявил Горохов. – У вас ко мне все?
Это можно было бы назвать фарсом, если бы не жесткое, высокомерное выражение его лица. Я закинула ногу на ногу, давая понять, что не собираюсь пока уходить, и продолжила:
– Но ведь ваша дочь Елена училась в одной группе с Луньковым, и между ними даже были приятельские отношения, насколько мне известно…
