– В Библии также четко сказано насчет первого камня.
Язык у Джека словно опух, так что он удивлялся, как вообще еще может говорить.
Флер кивнула.
– Я рада, что вы можете цитировать Священное писание.
– В детстве я выучил немало стихов Библии. Большую часть по-немецки.
Он сделал еще глоток. «Не плачь по мне, Аргентина» надсадно звенела у него в голове.
– Что меня удивляет, – сказала Флер, – так это то, с кем вы сейчас имеете дело. – Она сделала шаг вперед и дотронулась до его запястья. Джек с трудом не позволил себе содрогнуться. – Сенатор Хартманн ведь стал наследником той клики Рузвельт – Холмс, которая чуть было не уничтожила нашу страну в сороковых годах. Тогда вы спасли нас от этих людей, а теперь снова клюнули на лозунги гуманистов-либералов.
– Я такой, – ему удалось ухмыльнуться, – пропащий.
– Я подумала, что вы могли бы снова спастись.
Ее пальцы скользили по его сильному запястью.
«Вот уж действительно шлюха господня», – подумалось Джеку.
– Мне хотелось поговорить с вами лично. Вот почему я здесь в… – она гулко засмеялась, – в этом сборище нечестивых.
– Всем полезно изредка посещать места, им не подобающие.
Джек смотрел на нее, и к его горлу подступала тошнота. Он понял, что Флер ван Ренссэйлер – самая гадкая сучка из всех, кто ему только встречался в жизни. Включая его третью жену.
– Я подумала, что мы могли бы встретиться. Поговорить о… политике. Поговорить о сенаторе Хартманне и преподобном Барнете.
– Барнет хочет отправить меня в концентрационный лагерь.
– Вас – нет. Вы доказали свой патриотизм. Господь превратил ваше проклятье в благословение.
Во рту у Джека стояла горечь.
– Рад узнать, что я не подлежу божественной облаве. А как насчет всех остальных бедняг, заполучивших дикую карту?
– Мне хотелось бы все вам объяснить. Помочь вернуться на путь истинный. На путь преподобного Барнета и моего отца.
Гнев Джека наконец вырвался на поверхность. Он увидел голову Логана, возвышающегося над толпой делегатов, и понял, что пора уходить.
– Насчет пути Барнета я ничего сказать не могу, – заявил Джек, поднимая с пола свой портфель, – а вот вашего отца я знал довольно хорошо. Он жрал, словно боров у кормушки, а для развлечения трахал негритят в Гарлеме.
Направляясь к Логану, он подумал, что впервые так грубо говорил с женщиной.
Хотя нужно было отдать Флер должное: она была настоящим профессионалом. Улыбка с ее губ не исчезла, хотя, пожалуй, и стала несколько напряженной.
Это немного улучшило его настроение. Дешевая и слабенькая победа лучше, чем никакая.
14.00
– Послушай, Сара, – сказал Чарльз Девон, – что бы между тобой и Грегом ни было во время той поездки, это все в прошлом. Все закончилось. Свыкнись с этим.
Руководитель избирательной кампании Хартманна был чуть резковато красивым моложавым типом: таким, по мнению обывателей, положено быть сенатору. Никто не рисовал себе Хартманна в виде того сутулого нормала, каким он был на самом деле.
Сара почувствовала, что щеки у нее раскалились, словно ложка в микроволновке.
– К дьяволу, Чарльз, речь не о том. Мне нужно поговорить с тобой о том, как ведет себя сенатор.
Он повернулся к ней плечом в безупречно подогнанном по фигуре темно-синем пиджаке:
– Мне больше нечего вам сказать, миз Моргенштерн. Я бы попросил вас больше не донимать сотрудников сенатора. У прессы есть определенные обязанности, о которых я советовал бы вам не забывать.
