– Сегодня мы их не остановим.
К вечеру вениконы преодолели с дюжину миль на северо-восток от дымящихся руин становища и упрямо продолжали двигаться, сопровождаемые римской конницей с тыла и обоих флангов. Измочаленные щиты и окровавленные копейные жала красноречиво излагали историю похода, но за каждые полдесятка вениконских трупов, оставленных в глинистом месиве лесных склонов, конница заплатила по всаднику. Не покидая седла, трибун Лициний следил с одного из боковых холмов за варварами, что устало плелись по тощему дерну возвышенности под неспешно угасавшим солнцем. Наконец он решительно бросил группе сопровождавших его декурионов:
– До темноты они успеют сделать еще несколько миль, а вот ночной привал им придется устраивать на открытой местности. Нам следует вернуться к основным силам. Что людям, что лошадям необходим отдых, пища, а с утра вновь приступим к делу. На сегодня, думаю, хватит. Насмотрелись.
Действительно, еще днем его люди со щемящим сердцем наблюдали, как оборонялись вениконы. Они сдергивали всадников с седел и, навалившись всем скопом, добивали их с такой дикостью, что последние минуты злосчастных были сплошным воплем ужаса и боли. Любой конник, бросавшийся в таких обстоятельствах на выручку, лишь подписывал собственный смертный приговор. Кавалеристы в бессильной ярости наблюдали за скорой и жуткой кончиной своих соратников. Для людей, приученных ставить благополучие скакуна впереди личных интересов, горечь усугублялась судьбой осиротевших лошадей, которых втаскивали в гущу варваров и тут же забивали. Дымящиеся туши мигом разделывались. Первоначальный пыл латинян быстро угас, когда стало ясно, чем грозит приближение к орде, чей побег римляне пытались пресечь. Оставалось лишь закидывать вениконов проклятиями да угрозами, а так по большей части конники попросту тряслись ленивой переступью поодаль, погрузившись в угрюмое молчание и изредка бросая мстительные взгляды на варваров, которые охотно тащили на себе и собранное с римских трупов оружие, и куски свежей конины.
– Трибун, не сохранить ли хотя бы дозорное сопровождение?
Лициний скупо помотал головой.
– Не вижу необходимости. След на траве обязательно останется, вот мы его утром и возьмем. Я больше не намерен просто так разменивать своих людей на этих скотов. А завтра мы захватим с собой припасов на несколько суток… И еще кое-какие гостинцы. Будут знать, как наших лошадей резать. Все, поворачивайте декурии, а то они что-то замечтались в седлах. Возвращаемся в лагерь, на ночлег.
– …и он мне, дескать, держи мой левый фланг, а сам ка-ак сиганет в самую гущу синеносых! Хвать топор и давай им охаживать направо и налево. Весь в кровище с темечка по пятки, чьи-то кишки летят сюда, дерьмо туда…
Приметив из-за плеча Циклопа приближающегося центуриона Юлия, легионер-ветеран, среди своих товарищей больше известный под кличкой Шрамолицый, вытянулся и замолк. Старший офицер Пятой центурии остановился возле полудесятка воинов, кучковавшихся в нескольких шагах от командирской палатки. Оглядев солдат, крепко сбитый сотник ткнул большим пальцем себе за спину и, нацепив вечно хмурую гримасу на черное от щетины лицо, недовольно процедил:
– Что уши-то поразвесили? Басен не слыхали? Нашли кому верить… А ну, герои-тыловики, разошлись и занялись делом. Бегом!
Легионерам не требовалось повторять дважды. Каждый побрел к своему подразделению, начальник караула тоже развернулся, собираясь уходить, как вдруг наткнулся на выставленный в грудь палец и пристальный взгляд.
