1
Когда они лежали на пляже, Лавров видел залив, уходящий к сиреневой дымке горизонта, и чуть наклоненный, скользящий по заливу легкий парус.
Катя лежала рядом на песке, локоть к локтю, и ему подчас неловко становилось от этой близости. Он видел, как песчинки прилипали к ее порозовевшей на солнце коже, и чувство, похожее на восторг, охватывало его всякий раз, когда она поворачивала к нему лицо и они встречались глазами. Она вскакивала и бежала в воду, сначала с опаской вступая в белые пенки на отмели, а потом бросаясь вперед, поднимая радужные брызги. Тогда он вставал и шел следом за нею.
На пляже они были вдвоем. Курбатов и его знакомая, Нина Васильевна, оставили их, сказав: «Мы пройдемся по парку», – потом вернулись – и снова ушли. Лавров спросил Катю:
– Они нас оставили нарочно, как вы думаете?
– Я в этом уверена, – улыбнулась Катя. – Не надо было отпускать их, если уж вместе приехали.
Лаврову хотелось сказать: «Все-таки хорошо, что мы одни. Я вас люблю, Катя». Но он смолчал, задумчиво пересыпая с руки на руку песок.
Ему было трудно выговорить эти древние, но вечно новые слова. Если бы он наконец-то решился, он не смог бы ограничиться только ими, только тремя. Он говорил бы о всем, что его волновало, тревожило и мучило…
Вечером они встретились с Курбатовым и его знакомой и пообедали, слушая музыку, лившуюся из парка.
– Просто не верится, что все это было здесь, – сказал Лавров.
– И тем не менее… – Курбатов сидел, сжимая бокал в ладонях. – Я только что был в том подвале.
– Где? – Катя и Лавров взглянули на него с недоумением.
– В том подвале, откуда вы ушли двенадцать лет назад. Мерзкое помещение. Холодно, сырость на стенах. Ничего, конечно, не нашел.
Катя не выдержала:
– Сами привезли нас отдыхать, мы валялись там на песочке, а вы – на другой конец города! И Нину Васильевну с собой потащили. Это… это нечестно.
– Ну, вот уж и нечестно, – рассмеялся Курбатов. – Зато теперь я совершенно точно представил себе, как все это выглядело. Даже нарисовать могу.
Они еще гуляли по парку и вспоминали – аллеи, статуя, грот… Потом прошлись по Солнечным Горкам. Действительно, Горки были солнечные в этот вечерний час: солнце спускалось, и косые его лучи заливали прямые улицы. Катя нашла место, где раньше был ее дом. Теперь там стоял другой, трехэтажный, – санаторий Министерства связи.
На закате они собрались в город. Народу уезжало много, вокруг них пела, смеялась веселая, многоликая толпа.
Но этим не кончился выходной день. С вокзала Лавров и Катя пошли по затихающим улицам и попали на набережную.
Тиха белая ночь. Небо – беззвездно, на нем тают розовые облачка, во всем воздухе разлито удивительное, величавое спокойствие. Все кажется четким, словно нарисованным – и буксиры, причаленные прямо к парапетам, и далекие заводские трубы, черные на заре, так всю ночь не сходящие с неба.
Кончилась ночь, и ничего не было сказано о том, что хотел Лавров произнести, а Катя – услышать. Лавров довел Катю до ее парадной, – путь снова прошел в молчанье. Но он не мог уйти не сказав:
– Ну вот, мы и пришли.
Глаза у Кати блестели, когда она подняла их на Лаврова.
– Катя!
Девушка вздрогнула:
– Что?
Она смотрела на него долгим и, как показалось Лаврову, тревожным взглядом, будто видела его впервые и пыталась понять, что же все-таки происходит…
Через минуту она бегом поднималась по лестнице. Лавров остался у парадной один.
