К Бондарю подошёл прапорщик Мишин. Они были ровесники. В Волгограде их семьи жили в одном доме и Мишин позволял себе без свидетелей обращаться на ты:
– Саня! – сказал он, кусая губы – ты не подумай чего плохого, но я тут письмо написал семье. В общем, если что случится, то передай его моей Наталье. Он помолчал:
– Ну и вообще, не забудь детей, проследи, чтобы людьми выросли, сам знаешь, что в таких случаях делается.
Его рыжие усы печально смотрели вниз. У комбата не хватило духа произнести какие-то дежурные, ободряющие слова – люди на войне стараются избегать пафоса.
Предчувствие у меня нехорошее, Саня, чувствую, что убьют скоро, не выбраться мне отсюда. Бондарь обнял его за плечи:
– Не сомневайся, если что случится, ни тебя, ни семью не оставим. Только вот кажется, что крышка будет всем.
Перед рассветом к вокзалу пробились танки и БТРы 8-го корпуса. Пока они из пушек расстреливали близлежащие пятиэтажки, солдаты грузили на машины раненых. Мишин с несколькими солдатами остался на броне. Пуля снайпера попала ему в голову, когда колонна под прикрытием танков выходила из города.
Осень 1943 года в Чечено-Ингушетии выдалась удивительно хлебородной. Зерном были завалены все склады и амбары. Чечено-Ингушская республика перевыполнила план по хлебосдаче. Подводы с зерном безостановочно шли на хлебоприемные пункты, на которых висели транспаранты «Всё для фронта, всё для победы», «Чечено-Ингушский хлеб – фронту».
У старого Исы был праздник, внуку Магомету после госпиталя дали отпуск. Он ещё не поправился после ранения, но ходил по селу, молодцевато выпятив грудь, на которой горделиво позванивали медали.
Заканчивалась зима, наступил февраль. Советские войска громили немецкую армию, и был уже виден конец войны. Магомет окончательно поправился и вернулся на передовую. К Исе часто забегала соседка Айшат, интересовалась, нет ли писем от Магомета. Он воевал где-то в Пруссии, писал не часто. Из последнего письма старик знал, что внук получил орден, в разведке захватил какого-то важного «языка» – полковника или даже генерала.
Ходили тревожные слухи, что Гитлер со дня на день должен сбросить десант на Чечено-Ингушетию. В канун праздника, дня Красной армии, ночью, в селе начали мычать буйволы и коровы. Старик забеспокоился, сердце чуяло беду.
23 февраля, утром, село окружили солдаты. К сельсовету подъехали несколько крытых брезентом студебеккеров. Всех жителей собрали на площади, капитан НКВД, руководивший операцией, зачитал приказ – чеченцы и ингуши объявлялись врагами народа и подлежали высылке в Казахстан.
После того, как приказ был зачитан, офицер предупредил о том, что на сборы даётся три часа. Все, кто попытается скрыться, будет расстрелян на месте. С собой разрешалось брать только необходимые вещи.
Людей загоняли в машины. Женщины плакали, ревела скотина, выли собаки. В освобождающиеся дома заселялись осетины, забирали себе вещи, скарб, скотину.
Теперь уже бесправных людей, изгоев, везли на станцию. Штыками и прикладами их загоняли в вагоны-товарняки, предназначенные для перевозки скота. Наглухо задраили двери, поставили часовых, приказав, в случае попытки побега, стрелять без предупреждения.
Составы пошли в казахстанские степи. В дороге не кормили, питались тем, что успели взять из дома. Старики, женщины, дети и немногие из мужчин ехали вместе. Самые слабые были не в силах выдержать изнурительной дороги и умирали от болезней. Горянки, не смеющие в присутствии чужого мужчины даже открыть лицо, не могли на глазах у всех ходить в туалет. Были случаи, когда женщины умирали от разрыва мочевого пузыря.
