— Что? — напрягаюсь я, медленно поднимаясь с кресла. — Какой водитель? Какое такси?
— Ах, вылетело из головы, — отмахивается директор. — Забыла уточнить, что с Артуром вы будете заниматься у него дома. Но это же совсем не проблема, правда? Мальчику там комфортнее. Домашняя атмосфера благотворнее влияет на ребенка, чем стены школы.
Не хочу об этом думать, но невольно вспоминаю, как вчера Чеховской пообещал, что сама директриса отправит меня к нему домой.
Вот же сволочь! Он все подстроил! Использовал ребенка, чтобы своего добиться. Ничего не изменится от индивидуальных занятий с Артуром. Не для них я Чеховскому нужна! Я вообще не понимаю, зачем я ему?! Поставить запоздалую «галочку» в списке жертв?
— Нет, — отвечаю я.
— Я знала, что мы договоримся, — всплескивает руками Елена Михайловна, видимо, решив, что это мой ответ на вопрос: «Но это же совсем не проблема, правда?»
— Вы очень выручили меня, — льет ей в уши Чеховской, тоже встав. — Рад, что мы пришли к соглашению. Замерщик окон приедет завтра. На выходных все установят. — Он пожимает ей руку, и Елена Михайловна слегка меняется в лице. Похоже, она рассчитывала, что и ее наманикюренных пальцев он коснется губами. — Дарья Николаевна, мы можем с вами обмолвиться парой фраз наедине? — Он поворачивается ко мне, сковывая меня невидимыми кандалами и пристегивая к себе.
У меня не находится ни сил, ни желания даже кивнуть. Я молча выхожу из кабинета в полумрак коридора, вижу уборщицу на другом конце и начинаю ей завидовать. Она не представляет, какая она счастливица.
— Роман Алексеевич, чего вы добиваетесь? — спрашиваю я, резко обернувшись и едва не столкнувшись с ним. Пячусь и спиной упираюсь в стену. — Вы хотите, чтобы я уволилась? Без проблем. Сейчас же напишу заявление. Все равно за три дня не успела ни к детям, ни к школе прикипеть.
Он увлеченно оглядывает меня, слегка наклонив голову на бок, наступает, сокращая расстояние между нами настолько, что я чувствую жар его тела, даже через плотную ткань нашей одежды. Рефлекторно бросаю взгляд в сторону. Уборщица нас не видит. Слишком темно в этой части крыла.
Чеховской облизывается, одной ладонью упирается в стену на уровне моей головы и склоняется к уху:
— Как ночь прошла? Думала обо мне, Бабочка?
Я пытаюсь оттолкнуть его, но руки замирают на его твердой груди. Я даже сквозь пиджак и рубашку чувствую бугры его мышц. Они не перекачанные, как у Степы, а естественные, появившиеся не только благодаря тренировкам, но и дикой жизни настоящего охотника.
— Роман… Алексеевич… — бормочу я, ощутив его дыхание на своей щеке. — Вы переходите все границы…
— О, я очень плохой мальчик. Накажете? — усмехается он, но все же отступает, позволяя мне вздохнуть свободно. — Дарья? Николаевна?
— Почему вы постоянно делаете паузу между моим именем и отчеством?
— А почему у вас дрожат коленки, когда вы видите меня?
— Вам кажется.
— Вам тоже, — отвечает он.
Не выдерживая его откровенно нездорового взгляда, я прикрываю глаза и выдыхаю.
— Вы переутомились. Идите домой, отдохните, примите ванну с пеной.
Каждое его слово шипящими змеями заползает в мои уши. Я не хочу слышать его, потому что он отравляет меня, лишает покоя.
— Вы сказали, что хотите о чем-то наедине поговорить. — Я снова смотрю на него. Теперь строже, серьезнее. — Я слушаю.
— Вы плавать умеете? — вдруг спрашивает он.
— Умею. И что?
— Купальник завтра прихватите.
