– Кто это был? – спрашивает Гест, возвратившись, нагруженный сластями и напитками.
– Виктор.
– А он тоже туда приедет? – Я киваю. – Он был один?
– Нет, – отвечаю я. – Со своей девушкой.
– Не знал, что у него есть девушка.
– И я не знала.
– Он молодец, – говорит Гест, но тон у него не особенно радостный.
Они с Виктором никогда не ладили. Несколько раз мы приглашали Виктора на обед, но наши разговоры не клеились и были принужденными. Виктору кажется, что Гест слишком чопорный, а Гесту – что Виктор с двадцатилетнего возраста застрял на одном месте.
Порой у меня складывалось ощущение, что Гест ревнует к Виктору. Мы с Виктором – двоюродные и все время были знакомы. И то, что наши разговоры льются рекой, и мы знаем (или знали) друг о друге почти все, – вполне естественно, и я уверена, что Гест это вполне осознает. А может, просто такова суть мужчин: не хотеть, чтоб у жены был близкий контакт с другим, даже с родственником.
«С ним ты так не похожа на себя», – как-то сказал Гест, когда мы только начали жить вместе. Не помню, что я тогда ответила, но помню, подумала я, что как раз все наоборот: с Виктором я – это я сама, а с Гестом – какая-то другая.
– Ах, Петра! – вдруг восклицает Гест, скорчив мне гримасу.
– Что? – отвечаю я, отдергивая руку ото рта. Когда облизываю губы, чувствую привкус крови.
В машине я нахожу в бардачке новые пластыри и наклеиваю их взамен пластырей со зверушками. Думаю про себя, что я ничуть не лучше Леи, которая когда-то сгрызала ногти до основания, или мамы, которая вечерами в былые времена всегда выщипывала себе ресницы. Меня до сих пор дрожь берет при мысли о частичках туши, осыпавшихся вниз по ее щекам, и о ресницах на журнальном столике.
Вот мы проезжаем мимо водопада Бьяртнарфосс, и я делаю попытку разрядить атмосферу в машине:
– Вы знаете, что кое-кто видит в этом водопаде женщину?
– Что? – Ари снимает наушники, а Лея что-то набирает в телефоне и даже не поднимает глаз. Щеки у нее раскраснелись, она поминутно улыбается. По-моему, у нее завелся возлюбленный или, по крайней мере, сейчас она переписывается с каким-нибудь мальчиком, но когда я спрашиваю, она только фыркает и закатывает глаза.
– Говорят, посреди этого водопада сидит женщина и расчесывает волосы, – рассказываю я.
Ари выглядывает в окно:
– Круто, – и снова вдевает наушники.
Я улыбаюсь Ари и незаметно разглядываю Лею. Дневной свет падает на ее темно-русые волосы, забранные в хвостик на макушке.
В последнее время Лея необычайно молчалива. Я уверена: ее что-то мучает, но не пойму, что именно. Я помню, каково это – быть шестнадцатилетней, но убеждена, что Лея мне не поверит. Ей кажется, что того же, что она, не переживал никто в целом мире, а уж я – тем более. В какой-то степени она права: у сегодняшних подростков окружающая действительность не такая, как двадцать-тридцать лет назад. Но я помню, каково это: выстраивать собственное отношение к себе на основе того, как о тебе судят другие. Пытаться найти баланс между тем, чтобы соответствовать группе и выделяться из нее. Быть как все и в то же время особенной.
Судя по всему, подростковый возраст не повлиял так на Ари, который всегда остается таким, какой есть. По сравнению с Леей у него все проходит без труда. Вчера утром он спросил меня о гостинице, куда мы едем, и я показала ему фотографии.
Гостиница эта совсем новая, построенная на лавовом поле недалеко от ледника Снайфетльсйёкюль, не доезжая Артнастапи
