– Я именно тогда решил, что ты вовсе не такая, какой пытаешься казаться. Но, черт, я ошибся, надумал после твоих слов, и… В общем, зря я так.
Я пыталась осознать то, что говорил Градов. Но почему-то в голове не укладывалось. Тогда я, зажмурившись, решила уточнить, правильно ли поняла его.
– Подожди. То есть, тебя настолько сильно задело то, что я написала о симпатии к тебе, что ты решил издеваться надо мной? Даже после того, как я всё объяснила?
– Что за бред, Лена? – вдруг вскипел Градов, но тут же продолжил спокойнее: – Меня задело то, что ты мне наговорила после.
– Мы с тобой с первого дня ругались и препирались, и чего только не говорили друг другу. Так почему?
Градов устало вздохнул. А мне так важно было услышать его ответ. В груди что-то сжалось, замерло. С ним всегда так было: крайне противоречиво.
– Тогда я надеялся, что та запись была правдой. Тогда для меня это было важно, – сказал Дима, сделав акцент на слове «тогда».
В голове что-то щёлкнуло. Я несколько раз моргнула, открыла рот, но так и не придумала, что сказать. Испугалась и сбросила вызов. Зажала кнопку выключения и, дождавшись, когда погаснет экран, дрожащей рукой положила телефон на кровать. Туда же села и сама, ошарашенная таким признанием. Он, наверное, пошутил. Или это часть какого-нибудь странного плана. Или… А что, если это правда?
Как-то в седьмом классе мы активно менялись анкетами. Обычные девчачьи тетрадки с кучей вопросов, заданий, секретиками. У меня такой не было, просто не хватало фантазии для оформления, а копировать чужое не хотелось. Да и тетрадей лишних никогда не было, и исписанные зеленые листки обложек слишком хорошо мне были знакомы. Зато я заполняла другие, когда наступала моя очередь. Отказаться, значит обидеть кого-то, а у меня и так всегда были неважные отношения в классе, поэтому участвовала. Да и иногда это было действительно интересно.
Надушенные туалетной водой и под завязку заполненные наклейками, сердечками, звездочками и надписями гелевыми ручками с блестками, анкеты передавались из рук в руки и заполнялись дома или на переменах. В одной из таких, под двадцать пятым номером, был коварный вопрос: «Кто из одноклассников тебе нравится?» Ответ на него надо было написать на предпоследней страничке, под своим номером, с указанием своего имени. Я долго думала, как бы помягче это сделать, разрываясь между: «эти дураки могут кому-то нравится?» и «естественно, никто». В итоге решила подглядеть, кто что ответил, и чуть не упала со стула.
Почти все девочки написали имена наших одноклассников, а рядом с некоторыми были нарисованы нескончаемые сердечки и различные эпитеты. Я долго смотрела на имена, перечитала странички вдоль и поперек, ощущая, как гулко и взволнованно стучит сердце. Даже походила по комнате для верности и снова перечитала. И вдруг такое чувство странное появилось, в оттенках, близких к тоске об утраченном, потерянном. Оказывается, все в кого-то влюблены, испытывают симпатию, какие-то чувства, а я… Я только злюсь и боюсь, и надеюсь дожить хотя бы до двадцати.
Большинство голосов было за Сашу Старостина, потом за мальчика, который после седьмого класса перевелся в другую школу, а потом был Градов и Артем Данилов, который ушел после девятого. Были и другие, но их упомянули единицы.
Тогда я схватила розовую ручку, невесть откуда у меня взявшуюся, и вывела старательно имя, которое так часто мелькало перед глазами. Дима. У нас тогда как раз было временное затишье, почти перемирие после драк и прочих гадостей, которыми он меня доставал. И когда всё было спокойно, он казался даже нормальным. Мы стали иногда обмениваться шуточками, а однажды, когда я дежурила в классе, он даже вымыл за меня доску и освободил урну. Это было так на него не похоже!
