Но я оказываюсь быстрее: хватаю его одной рукой за горло, приставляя нож к пульсирующей на шее жилке.
— Одно движение и от тебя только лужа крови и мешок с дерьмом останется, — обещаю почти ласково, и Нечаев затихает. — Боишься за свою задницу, да? Правильно делаешь. Вскрою твоё горло, пикнуть не успеешь.
Толкаю его от себя, и он оседает в кресле. Рожа красная, будто её в кипяток окунули, а в глазах злость смешанная с паникой в равных долях. Открывает и закрывает рот, пытается ослабить узел галстука, а я терпеливо жду, когда он справится с шоком и начнёт снова соображать. Пора, упырь ты эдакий привыкать к новой реальности.
— У меня были отличные учителя. Ты — самый лучший. Все твои уроки я запомнил отлично, хоть сейчас экзамен сдавай.
— Зачем тебе это нужно, Клим? — хрипит, а я как ни в чём не бывало принимаюсь за нарезку стейка из сёмги. — Бабки понадобились? Или просто месть?
— Бабки у меня есть, мне на них плевать. Они лишь инструмент, не больше.
— И что теперь будет? Как в лихие девяностые на счётчик поставишь? Паяльник достанешь?
Я смеюсь, потому что так дела делал когда-то сам Нечаев, и я сполна прочувствовал на себе его методы.
— Вполне возможно, — говорю, отсмеявшись, — но есть и другой вариант. Ты любишь свои бабки и ещё ты любишь свою дочь. Интересно, что больше?
— Подонок.
— Даже не представляешь, какой я подонок, — киваю и бросаю в рот кусочек стейка, но вкуса не чувствую. с таким же успехом я мог жевать кусок картона. — Итак, даю тебе срок до утра, уяснил? Думай, Нечаев, думай. Выбор всегда есть.
— Ты не посмеешь, — выдыхает, а я киваю, доедая стейк.
— Ещё как посмею. Мне нужна Маша, тебе — твои бабки и сраная империя. Поверь, я такие проценты прикручу, вовек не расплатишься. С голой жопой по миру пойдёшь. А будешь хорошим мальчиком, не будешь глупить, погасишь долг и заживёшь спокойно.
— То есть моя дочь в обмен на возможность погасить долг?
— Именно.
— Но как ты себе это представляешь? — нервничает и вскакивает на ноги. Меряет шагами маленькую кабинку, а я беру в руки бокал с виски. — Она же живой человек! Она моя дочь!
— Надо было лучше думать, когда ты всё закладывал. Сейчас либо утром на мой счёт поступает вся сумма с процентами — она обозначена в документах, ознакомься на досуге. Либо я забираю себе Машу. Выбор за тобой.
— Клим, дай мне хотя бы сутки!
— Ночь. Одна единственная ночь. В восемь утра твоя задница превратится в гнилую тыкву.
Я поднимаюсь на ноги, но прежде чем уйти говорю:
— Ты слишком многое мне задолжал. Пришла пора возвращать.
— Клим, твои родители сами виноваты. Но я не убивал их. Слышишь меня? Не убивал!
Его слова бьют меня розгами прямо по сердцу, и я сжимаю кулаки, готовый разбить его тупую башку. Не знаю, каким чудом удаётся сдержаться и не убить его. Вместо этого говорю:
— Если ты ещё раз, гнида отожратая, ещё хоть один раз о них заикнёшься, я заставлю тебя сожрать свой язык, а член свиньям скормлю. Кстати, документы оформлены на совесть, потому не выйдет меня кинуть.
Нечаев молчит, тяжело дыша, и я впитываю его страх, кайфуя от этого ощущения. И уже, дойдя до двери, поворачиваюсь к Нечаеву и заглядываю в самые ненавистные глаза на свете.
— И да, приятель, без глупостей. У меня плохое чувство юмора , отличная охрана и рефлексы. Восемь утра, Нечаев, запомни. Номер моего телефона в папке. Жду.
В гробовой тишине я покидаю кабинетку Нечаева, зная наперёд всё, что будет дальше.
