На дверь ложится его рука, и мы замираем в этом молчаливом… Я не знаю, как назвать этот момент. Но мне до ужаса больно говорить слово «прощание». Как такое возможно?
Сколько себя помню, я постоянно была влюблена в этого мужчину, за которого вышла замуж. И вот мне приходится проходить через такое? Почему? Почему меня ему оказалось недостаточно? И почему наш сын не стал преградой для его предательства?
Я тихо отхожу от двери и включаю воду в душе. Скидываю одежду и ступаю под умиротворяющие капли. Они прохладные, как раз то, что мне нужно. По коже бегут мурашки и расползаются по телу. Мыслям нет конца и края. Я переключаю воду на теплую, чтобы не заболеть, и больше не могу себя сдерживать.
Я просто плачу.
В этот момент я ощущаю себя настолько потерянной и одинокой… Хочется надеяться, что, когда я сейчас выйду за эту дверь, все испарится. Каждая секунда, принесшая мне боль, каждая жестокая мысль окажется лишь плодом моего воображения. А мой Мурат будет ждать меня с улыбкой в постели.
Но когда моя рука касается ручки и, нажав, толкает ее вперед, истина смеется мне прямо в лицо. Из спальни будто веет холодом, пока я подхожу к кровати, смотря на спину мужа. Пока ложусь на свою половину и, отвернувшись от него, накрываюсь одеялом. И засыпаем мы вот так уже больше недели.
Где же ты находишь нежность и ласку, если не в постели со мной, Мурат?
Он просто спит, а я ворочаюсь еще полночи, прежде чем мой организм не выдерживает и не отключается.
Утром все так же, как всегда. Я просыпаюсь первой. Готовлю завтрак, затем поднимаюсь к Мирону и начинаю его будить, слыша, как Мурат бродит по нашей спальне, собираясь на работу.
Мы завтракаем. Говорим в основном о сыне, обсуждая его дела и будущие мероприятия в школе, куда он просит нас обоих прийти.
– Конечно, мы придем. – Я запускаю пальцы в его волосы и ерошу их.
– Ну мам! – Он наигранно хмурится и убегает наверх – одеваться.
– Пятнадцать минут, и мы выезжаем, сынок! – кричу ему вдогонку, собирая посуду со стола.
– Хорошо, мам.
С улыбкой на губах я подхожу к раковине и отношу тарелки.
– Рит, ты езжай на работу, а я сам его отвезу, – внезапно говорит муж, и я оборачиваюсь в странном смятении.
– Что? Ты отвезешь?
– Да, почему нет? – Он пожимает плечами, словно говорит о чем-то обыденном, что случается постоянно, но я могу пересчитать по пальцам, сколько раз за этот год он отвозил сына в школу.
Тем не менее я не спорю.
– Конечно. Отлично. Ладно. – Я суматошно ополаскиваю руки и ухожу в гостиную.
Да, меня немного сбило с толку это внезапное предложение, но ответить себе сейчас, к чему все это, я не могу.
Вытаскиваю помаду и крашу губы. К тому моменту, как я заканчиваю расчесывать в прихожей волосы, сын бежит по ступеням.
– Мам, мам, я чистил зубы ровно две минуты. Я засекал на тех песочных часах!
– Надо же. – Я поворачиваюсь к нему, радуясь тому, какой он сегодня активный. – Мой сын взрослеет? Это приятно.
– Поехали?
– Сегодня я тебя отвезу.
Мирон поворачивается с таким выражением на лице, что я готова подпрыгнуть от счастья, потому что мой сын тоже счастлив.
Мы вместе выходим из дома и садимся в разные машины. Я желаю им хорошего дня и аккуратной дороги, затем завожу двигатель и уезжаю, смотря в зеркало заднего вида до тех пор, пока не сворачиваю за угол.
Через полчаса пути и пятнадцатиминутной пересменки на работе я сижу на диванчике в своем кабинете с чашкой кофе и молчу. Рядом так же молча сидит Надя. Подумать только, я уложила всю свою боль в короткий рассказ. А мне казалось, что вчерашняя агония длилась бесконечно.
