Дядя Франческо был хорошим человеком – очаровательным и забавным, страстным во всем. Он любил готовить и играть в теннис. Он брал нас с Неро с собой на корт, чтобы сыграть двое на одного, и всякий раз разносил нас в пух и прах. Дядя был невысоким, но плотным и жилистым, и мог запустить мяч в самый дальний угол площадки – так, чтобы он при этом касался линий, оставаясь внутри площадки. Отбить такой удар было невозможно. Мы с Неро обливались по́том, тяжело дышали и клялись, что однажды наконец-то победим его.
Порой мне хочется вернуть дядю хоть на денек, чтобы он увидел, какими мы стали. Чтобы поговорить с ним на равных.
Мне хочется того же и с мамой.
Интересно, была бы она рада?
Mama никогда не любила преступную жизнь. Она игнорировала ее, делая вид, что не в курсе, чем занимается ее муж. Она была пианисткой и давала концерты, во время одного их них ее увидал papa и с тех пор преследовал неустанно. Он был гораздо старше нее, но, я уверен, обаял своей начитанностью, манерой речи и знанием трех языков. А еще тем, что его аура власти тоже произвела на нее впечатление – к тому времени отец уже был главным доном Чикаго, одним из могущественнейших людей города. Mama любила отца за то, кем он был, но не за то, что он делал.
Что бы она подумала о нас? О том, какие поступки мы совершали?
Мы только что завершили масштабное строительство в Саут-Шоре. Смотрела бы она на это в благоговении или думала бы, что каждое из этих зданий построено на кровавые деньги? Стала бы она восхищаться сооружениями, которые мы создали, или представляла бы себе скелеты, погребенные под их фундаментом?
Бармен приносит Данте напиток.
– Еще кому-нибудь повторить? – спрашивает он.
– Да! – тут же отвечает Аида.
– Давайте, – соглашается Неро.
– Мне не нужно, – говорю я. – Я буду собираться.
– К чему такая спешка? – спрашивает Неро.
– Ни к чему, – пожимаю плечами я.
Я не знаю, как выразить то нетерпение и беспокойство, которое я испытываю. Наверное, мне просто завидно, что Данте улетает в Париж со своей женой. Возможно, я завидую Неро и Аиде тоже. Кажется, они не сомневаются в выбранном пути и счастливо живут свои жизни.
Но не я. Я вообще не знаю, какого хрена я творю.
Данте встает, чтобы выпустить меня из-за стола. Он обнимает меня на прощание, и его огромные руки сдавливают мои ребра почти до треска.
– Спасибо, что выбрался, – говорит брат.
– Разумеется. Пришли открытку.
– В жопу открытки. Пришли мне шоколад! – подает голос Аида.
Я киваю на прощание ей и Неро.
– Она давненько уже не пила, – говорю я ему. – Надеюсь, ты подвезешь ее до дома.
– Подвезу, – отвечает Неро. – Но, если ты наблюешь в моей машине, Аида, я порежу тебя к чертям.
– Да ни в жизнь, – уверяет она.
– У тебя уже был опыт, – ворчит брат.
Я оставляю их за столом и ныряю в теплый чикагский вечер. Сейчас лето, и даже в десять часов вечера жара еще только начинает спадать.
Мы недалеко от реки. Я мог бы пройтись до дома по Рандольф-стрит, но вместо этого предпочитаю прогуляться вдоль набережной мимо ресторанов, свет которых отражается от темной поверхности воды. Я пересекаю реку и оказываюсь в районе Ривер-Норт, где улицы тише и не так ярко освещены. Я неспешно шагаю, сунув руки в карманы. Это приличный район, а я ростом 6 футов 7 дюймов[3]. Мне нечего опасаться грабителей.
И все же, услышав крик, я напрягаюсь и оглядываюсь в поисках источника звука.
