В старой части – сирень и одичавшие сады валили ветхий штакетник палисадников, в новостройках веселый ветерок завивал пыль и мусор, между коробками домов и железными мусорными баками, стоявшими уверенно и открыто, не в укромных помоечных местах, а около тротуаров, где их было удобно опорожнять мусороуборочными машинами.
Но в городе был парк. Роскошный! Старинный! Заложенный чуть ли не в том же шестнадцатом веке и превращенный при Петре первом в парк регулярный, но потом опять одичавший. Запущенный, темный с дерновыми скамейками, беседками каслинского литья, раковинами летних эстрад и колесами аттракционов, которые при всем своем визге и шуме не могли нарушить парковый тишины и помешать уединению.
Он лежал на огромном острове посреди реки. Там по выходным и праздничным дням прогуливался весь город. Все свидания, объяснения и выяснение отношений происходили там ежедневно. Именно в парк, независимо от желания, попадали все жители в свободные вечера при хорошей погоде, поскольку иных мест отдыха не было, а город для гуляний, развлечений и прочего не трудового времяпрепровождения, не был приспособлен.
Лиховидов и Леночка были здесь уже два раза и успели надышаться в парке ароматами осени, насидеться на стволах нависших над прудами огромных ив, набродиться по аллеям среди начинающих желтеть столетних кленов. За эти два вечера Леночку не оставляло ощущение вернувшейся юности. Виноват был парк, который помнил ее шестнадцатилетней, белом фартуке, томиком стихов в руке. Он хранил ожидание счастья, которым наполнена каждая юность и вот теперь, наверно, возвращал ей его. Это счастливое состояние, конечно же, пробуждал шедший рядом капитан – веселый, остроумный и, как мечталось ей, влюбленный…
– Хотя какая там любовь, – останавливала она себя, мне через год – тридцать! Так не бывает.
Но парк утешал шелестом листвы – «бывает». Ей – тридцать, ему тридцать четыре, и теперь все глубже, серьезнее и для нее и для капитана, который события не торопит и тоже наслаждается каждым мгновением. И ей хотелось не только возвращения в парк, но возвращения в юность, когда все хорошее было еще впереди. И она была уверена, что они идут в парк, настолько, что даже не заметила как оказались они не на тенистых аллеях, а в самых босых, провонявших мокрым кирпичом и цементом новостроенных кварталах.
– Куда это мы идем – спросила Леночка , перебираясь по кирпичикам и доскам через очередную непролазную лужу.
– Не знаю ! – с готовностью отрапортовал капитан. – Мне вообще непонятно как мы в это кругосветное путешествие забрели…
– Что – то оно затянулось.
– Так ведь кругосветное.
Они оказались на улице, которая по наметкам градостроителей, со временем должна была стать центральной. Здесь нижние тажи сияли огромными стеклами витрин, в которых отражалась такая изрытая улица словно тут несколько лет держался передний край обороны. Зато в витринах был в разнообразии представлен многоразличный ассортимент и даже импорт, ради которого сюда наезжали целые табуны личных автомобилей и хотя дефицитные вещи продавались только по предъявлению паспорта с пропиской и отметкой работы на химкомбинате, никто пустым отсюда не уезжал.
– Я все – таки хотела бы знать куда мы идем.
– И нам бы желательно! Камо мы, так сказать, грядеши?
– Хотелось бы поточнее . И всю программу.
– Программа блещет оригинальностью и разнообразием… – сказал капитан, – К себе я вас пригласить не могу. Общага нам не по возрасту, не почину и город мы – провинциальный… Жилплощадь мне обещают. Вы – первая гостья. Остается кино?
