Внезапно Морф остановился, его тело напряглось, а шерсть встала дыбом.
– Впереди, – его голос в моей голове звучал напряженно.
Я проследил за его взглядом. В тумане, на перекрестке, стояла фигура. Женский силуэт, неподвижный, словно статуя. Она была слишком далеко, чтобы разглядеть лицо, но что-то в ее позе, в наклоне головы, заставило мое мертвое сердце сжаться от предчувствия.
Я сделал шаг вперед, и фигура исчезла, растворившись в тумане.
– Постой! – невольно вырвалось у меня.
Я бросился вперед, несмотря на предостерегающий рык Морфа. Она не могла уйти далеко – не так быстро. Но когда я достиг перекрестка, там никого не было. Только туман клубился вокруг фонарного столба, словно живое существо.
И запах – едва уловимый аромат полевых цветов и свежей земли. Запах, который я не чувствовал тысячу лет. Запах моего дома, моего племени, моей…
– Это невозможно, – прошептал я.
Морф подошел ко мне, принюхиваясь.
– Она была здесь, – подтвердил он. – И она не человек.
Я знал это. Знал с того момента, как увидел силуэт в тумане. Она не могла быть человеком – не спустя столько веков.
Мы продолжили путь в молчании. Ощущение наблюдения исчезло, но его место заняло что-то другое – тревожное предвкушение, словно перед грозой.
Когда мы наконец добрались до убежища, первые намеки на рассвет уже окрашивали небо на востоке. Я опустился в кресло, устало закрыв глаза. События ночи требовали осмысления.
Молодой вампир в депо, тело как подношение, странный запрос, и теперь – эта фигура в тумане… Все это складывалось в узор, который я пока не мог разгадать.
– Это началось, – тихо произнес Морф, устраиваясь на своей подушке. – То, чего ты избегал веками.
– Что именно? – спросил я, хотя в глубине души уже знал ответ.
– Возвращение, – его глаза встретились с моими. – Они возвращаются. Все они.
Я откинулся в кресле, позволяя воспоминаниям затопить сознание. Воспоминаниям о времени, когда мир был проще, и одновременно – бесконечно сложнее.
Франция, 1347 год
Дождь лил стеной, превращая улицы Парижа в грязные реки. Я стоял под сводами Нотр-Дам, наблюдая за процессией кающихся, движущейся к собору. Чума косила население города, и люди обращались к Богу в отчаянной надежде на спасение.
Я жил в Париже уже почти два десятилетия, выдавая себя за итальянского купца. Эпидемия не пугала меня – болезни смертных не затрагивали мое бессмертное тело. Но смерть, царившая вокруг, делала охоту слишком легкой и оттого лишенной азарта.
В то утро я заметил ее впервые – молодую женщину, помогавшую больным у стен собора. Ее темные волосы были спрятаны под капюшоном, но я видел ее лицо – бледное, с ярко-зелеными глазами, которые, казалось, светились изнутри.
Что-то в ней заставило меня замереть. Знакомые черты, которых я не мог видеть никогда прежде. И все же – ощущение, что я знаю ее, было неодолимым.
Весь день я наблюдал за ней, следуя на расстоянии. Она переходила от одного умирающего к другому, предлагая воду, утешение, молитву. Никакого страха заразиться, никакой брезгливости. Только бесконечное сострадание в глазах.
Когда наступила ночь, я решился заговорить с ней. Она как раз покидала последнего пациента, когда я возник из тени перед ней.
– Вы делаете благородное дело, мадемуазель, – сказал я на безупречном французском.
Она не вздрогнула, не испугалась – только подняла глаза и посмотрела на меня с таким спокойствием, словно ожидала этой встречи.
